свернувшись калачиком, то на спине, согнув ноги, то вытянувшись по стойке «смирно», так высоко натянув свой плед, что открывается его впалый смуглый живот с волосатой дорожкой, убегающей в по-модному полурасстегнутые джинсы. Ну что ж, наверное, среди клошаров тоже бывают красивые и сексапильные… А впрочем, с чего Алена взяла, что он красивый? Может, там и смотреть-то не на что!
На соседней лавочке дремлет джентльмен в черных джинсах, белом пиджаке и таком же черном фетровом «стетсоне», как у карусельщика. Он опустил голову так, что поля шляпы прикрывают лицо, и, похоже, тоже дремлет, не обращая внимания ни на что на свете, даже на то, что рядом с ним тощий длинноволосый юнец неотрывно целуется с изящной, хорошенькой, похожей на куколку, негритяночкой. Карусель пробегает мимо снова и снова, а они все целуются да целуются. И как только дыхания хватает? Или они переводят дух, когда Алена их не видит?
Еще одна молодая пара: он похож на кавказца, правда, весьма цивилизованного, даже где-то утонченного, а может, и на турка (Алена плохо разбиралась в восточных тонкостях, ну, конечно, негра от белого могла отличить без ошибки). Он, значит, человек восточный, она – белесая, на редкость бесцветная, плохо одетая, сияет бессмысленной улыбкой, однако глаза похожи на осколки стекла – так и царапают все, на что смотрят… Алене кажется, что царапают они именно ее.
Из-за этой пары Алене сегодня никак не удавалось испытать хоть каплю удовольствия от катания и созерцания белых куполов Сакре-Кер. Едва они с Лизочкой подошли к карусели, как рядом вдруг возникли эти двое.
– Здравствуйте, – картавя, сказал молодой человек. – Вы русская?
Он тоже говорил по-русски, только с акцентом. Догадливость его объяснялась просто: Алена с Лизочкой только что громогласно обсуждали, что будут делать после катания на карусели: кататься с горки или есть мороженое? Лизочка требовала того и другого сразу, Алена думала, как бы от того и другого ускользнуть и сразу пойти домой: Марина наказала не опаздывать к обеду и аппетит ребенку не портить.
– Да, – ответила она. – А вы?
– Меня зовут Руслан. Я тоже из России, – ответил он с лучезарной улыбкой и еще более сильным акцентом. – А Селин, – указал он на свою блеклую подругу, – она париз… то есть парижанка.
Наверное, Алене тоже следовало назвать себя, однако это ей как-то и в голову не пришло. Она просто кивнула – мол, очень приятно, и что дальше?
– Вам нравится Париж? – завел парень светскую беседу.
– Неня, – нетерпеливо сказала Лизочка, – пойдем на кисель!
– Извините, – сверкнул молодой человек улыбкой. – Мы не будем вас задерживать. Мне просто хочется дать вам почитать… – Вроде бы в руках у него минуту назад ничего не было (впрочем, клясться Алена не стала бы по уже упоминавшимся причинам), но тут вдруг откуда ни возьмись появился разноцветный, зеленовато-сиренево-белесый листочек, который он и протянул Алене.
Она машинально взяла, а потом спросила:
– Что это?
– Мы – свидетели Иеговы. Слышали о такой организации?
– Да, что-то такое слышала, – кивнула она, испытывая почти неодолимое желание разжать пальцы и выпустить листочек и сдерживаясь исключительно из вежливости. – Но, знаете, я скоро уезжаю, так что едва ли я смогу приходить на ваши собрания… и все такое.
– Никуда не надо приходить, – ласково улыбнулся молодой человек. – Вы просто прочтите, что здесь написано.
– Хорошо, спасибо, – сделала Алена любезную улыбку. – Всего доброго, до свиданья.
И она, подхватив Лизочку на руки, ринулась к кассе, из которой ей лихо улыбался знакомый по прошлому году карусельщик с мушкетерскими усами. Нет, судя по черному фетровому «стетсону», это был не Д’Артаньян сорок лет спустя, а какой-нибудь мачо… может быть, тот самый сентиментальный гаучо, которому посвящено чудесное танго. Расточая ему улыбки и беря билеты, она незаметно опустила листок, на который даже не взглянула, в урну, а когда отошла от кассы, увидела, что Руслан и Селин пялятся на нее с теми же приклеенными улыбками. Конечно, они видели, как Алена выбросила листок. У Руслана взгляд вроде бы снисходительный, но у Селин улыбочка слегка отклеилась… Ох, какой ведьминский оскал виден!
А может быть, Алене все это кажется? Ведь она, строго говоря, ничего не знает о свидетелях Иеговы, кроме того, что они не считают Иисуса Христа одним существом с Иеговой, Богом-Отцом, а уверены, что он – земное воплощение Михаила Архангела; у них нет церковной иерархии, каждый из верующих является проповедником. Еще Алена читала где-то, что, по их мнению, существует особый класс людей: «помазанники», или «малое стадо», число которых ограничено 144 тысячами и которые после смерти отправляются на небо, и «другие овцы», или «великое множество», не ограниченное числом, которые после Армагеддона останутся жить на земле. И еще свидетели Иеговы отказываются от любых видов переливания крови (кроме искусственных кровезаменителей и фрагментов крови, лишенных плазмы). И они полностью против участия в политике, военном деле и спорте. Никаких государственных праздников и даже собственных дней рождений они не признают, верят в устранение существующей сейчас системы порядка и восстановление рая на земле.
Вроде бы ничего страшного, ну, верят люди во что-то свое и верят… Хотеть не вредно. Однако у Алены с первого мгновения, лишь только она коснулась листовки, вдруг возникло жуткое ощущение неуюта и непокоя. Поэтому она ее и выбросила немедленно. Ну а когда обнаружила, что Руслан и Селин сидят на скамейке около карусели и смотрят на нее, Алену начала бить дрожь. Господи, да вовек бы с этими свидетелями не видеться! Воображение у нее всегда было буйное, неуемное, а сейчас оно стремительно рисовало сцены каких-то преследований, нападений, похищения ребенка… кадры из какого-то голливудского фильма ужасов… От этого мурашки стадами забродили по ее похолодевшей спине, и Алена решила, что ни за что не сойдет с карусели до тех пор, пока неприятная парочка не уберется отсюда. Даже пусть у нее всего лишь разболтались нервы, пусть она психопатка, пусть сектанты преследуют добрых людей только в криминальных романах и вышеупомянутых фильмах ужасов, но какое счастье, что было куплено целых тринадцать билетов на карусель! Правда, теперь от них осталось только шесть… Неужели они с Лизочкой совершили уже семь карусельных туров?! Как это Алена еще жива? А ребенок что-то притих. Неужели этого даже для нее достаточно? Хоть бы не стошнило бедняжку…
Карусель остановилась.
– Ну что, Лизочек, пора домой, а? Головка кружится?
