отравления зулой: у него просто не хватило бы сил. Здесь нужна была холодная и расчетливая ненависть графини Эльжбеты ко всем русским вообще и к Юлии – особенно: ведь она была последним увлечением Баро-Тодора! Излечивая ее и обеспечивая своему тайному супругу спасение, Эльжбета убивала и другого зайца: тешила свою израненную ревностью душу зрелищем ее мучений. Но без мучений Юлию нельзя было спасти! Эльжбета говорила, что все продлится один, ну, два дня, однако Юлии чудилось, что это тянется год или два, и все они свелись к морям и океанам насильно выпитой и тотчас извергнутой воды. Кувшины, лохани, тазы, ведра проходили перед ее воспаленным взором неисчислимой чередой, но это было еще не самое страшное: ко всему можно притерпеться, и, в конце концов, некая часть сознания Юлии подсказывала, что эти страдания лишь во благо ей (очень маленькая часть – и очень большие страдания!), а вот когда Эльжбета начала проверять, очистился ли уже организм Юлии… Делалось это просто: покоева принесла только что сваренного цыпленка, а Эльжбета сунула его к носу Юлии. И запах горячей курятины, липкий, чуть сладковатый, скрутил ее тело в таком приступе тошноты, что она отпала от очередной лохани, крепко зажмурясь: боялась открыть глаза и увидеть свои вывалившиеся внутренности. И ее опять заставили пить воду.
Через час (а может, месяц) опыт повторили – Юлию вывернуло снова. И снова настал черед бесконечных кувшинов с водой. Однако на четвертый или пятый раз только слабый спазм прошелся по ее измученному желудку, и тогда Эльжбета первый раз за эти нескончаемые часы вместо «Пей!» сказала: «Наконец-то!»
Юлия разомкнула вспухшие веки и поглядела в лицо графини. Темные круги лежали под слезящимися, красными глазами, кожа покрылась болотной бледностью, губы были сизые, как у утопленницы. Видно было, что Эльжбета чуть жива от усталости, однако, едва шевеля губами, она снова и снова вынуждала Юлию нюхать распроклятых дымящихся курят (должно быть, загубили ради нее целый птичник!), пока та не перестала обморочно задыхаться, не вдохнула горячий запах с удовольствием и не простонала, едва шевеля губами:
– Мне хочется есть…
Эльжбета поднесла к губам изящное распятие, висевшее на ее тощей шее:
– Матка Боска, Иезус Кристус… Тe, Deum, gloriam… [61] – И, внезапно склонившись к Юлии, коснулась ледяными пальцами ее столь же ледяного лба. – Ты… молодец! Ты хорошо выдержала! Лучше, чем я в свое время!
– Ты-ы? – выдохнула Юлия, с трудом понимая, о чем говорит графиня. – Ты тоже?..
– А откуда же, ты думаешь, я знаю, как от этого избавиться? – горестно усмехнулась Эльжбета, ободряюще сжала бессильные пальцы Юлии – и поднялась, в мгновение ока превратившись в ту же высокомерную, презрительную, ненавидящую графиню, какой была всегда.
– Позаботьтесь о ней! – приказала холодно и, предоставив Юлию хлопотам горничных, ушла, покачиваясь из стороны в сторону, словно былинка на ветру, – но былинка, которая исполнена уверенности, будто она своим покачиванием вызывает ураган.
18. Заговор
Можно было ожидать, что наутро Юлия пальцем не сможет пошевельнуть, однако такой ясности в голове мог бы позавидовать какой-нибудь мыслитель перед решением неразрешимой задачи, полководец накануне сражения. Юлия и чувствовала себя чем-то средним – а точнее, лазутчиком в стане врага, потому что, едва проснувшись, она знала, чего хочет и что необходимо сделать как можно скорее: уйти отсюда. Скрыться, исчезнуть!
Ей вовсе не улыбалась мысль провести еще бог знает сколько дней в таборе Тодора. Достаточно и тех трех, а то и четырех (она потеряла им счет!), которые слились в ее памяти в один шумный, пестрый, хохочущий, пахнущий тиной комок. Это до чего же надо дойти, чтобы не узнать родного отца, когда он оказался в подвале! Разве что она в это время спала, накрепко одурманенная зулой… А отец, значит, все- таки получил известие от Васеньки Пустобоярова, царство ему небесное! Верно, отправил все-таки нарочного в ставку, не ожидая утра… Да зря. Но ничего. Во всяком случае, отец знает, что Юлия жива, где- то скитается по Польше, и теперь всякий русский солдат, которого она встретит, будет ей проводником и защитником, ибо наверняка имеет приказ искать княжну Юлию Аргамакову и оказывать ей помощь.
По складу своей непоседливой натуры Юлия совершенно не способна была долго предаваться печальным переживаниям. Ей надо было всегда знать, что она будет – или хотя бы что нужно – делать в следующую минуту! И делать это! Самое главное было раздобыть сейчас одежду. Ни за какие блага мира она больше не наденет цыганские лохмотья, уж лучше убежит, закутавшись в шелковое покрывало, босиком по снегу. А впрочем, надобно посмотреть в шкафу. Вдруг здесь что-то есть…
Юлия спрыгнула с постели, завернулась в простыню и ринулась к шкафу, стараясь не смотреть на скромно задернутые шторками сиреневые ниши, однако взгляд случайно упал в окно – и ее словно по глазам ударило: вся округа была затянута нежным зеленоватым сиянием.
Что за чертовщина?! Фейерверк? Однажды Юлии приходилось видеть такое, когда в небо взлетали многоцветные огни, раскрашивая лица гуляющих и весь парк Лазенки множеством оттенков. Да нет, какой фейерверк белым днем? Солнце в небе…
Юлия подкралась к окну – и была вынуждена схватиться за подоконник, чтобы не рухнуть от изумления.
С чистого, по-весеннему промытого, голубого неба сияло утреннее солнце, заливая бледно-зеленую, чуть проклюнувшуюся листву огромного парка. И вдали, на горизонте, темно зеленел лес, нежно – луговина. Жаворонок бился в вышине и заливался так звонко, что и воздух, и оконные стекла, чудилось, дрожат от его трелей.
Юлия тряхнула головой, беспомощно огляделась, вновь обратила расширенные глаза к окну.
Что, ради всего святого, случилось с природою?! Какие могли произойти в ней блаженные катаклизмы, чтобы за три, ну, четыре дня растопить весь снег (Юлия помнила окровавленный сугроб под этим окном!), высушить землю, прогреть ее и укрыть зеленым покрывалом?! Это уж прямо-таки какое-то библейское чудо! Или у нее позеленело в глазах? Или…
Вот именно.
Сердце замерло от внезапной догадки – страшной, как выстрел в спину.
Три, ну, четыре дня назад, говоришь ты, здесь лежал снег?! И все время, проведенное в подвале, у тебя смешалось в голове?! Да, этот клубочек размером побольше, чем в три-четыре дня! А если в месяц, никак не меньше? Чудес не бывает – на дворе апрель!
