попавшемуся человеку. А вам он доверял. С чего вдруг? Чем вы это заслужили? Думаю, что и вы были со Штормом в заключении. Думаю, вы повязаны с ним каким-то общим делом. Кровавым… Я примерно представляю себе, что это было, но…
Черт бы подрал товарища Бергера с его чистоплюйством, гневно подумала Алёна. Как ей нужна информация, которую получить ему было — только руку протянуть, а он не захотел!
Смешарин издал какой-то звук, средний между рычанием и мычанием, и двинулся на Алёну, как разъяренный бык. Она сунула руку в предусмотрительно открытую сумку и выхватила… пистолет.
Ну а как же? Какая героиня детективов или, по крайней мере, их сочинительница ходит без оружия?! Пистолет, правда, был газовый, долгие годы лежавший без всякого употребления, но несколько месяцев тому назад опробованный… это стоило Алёне Дмитриевой немалой нервотрепки, но зато теперь у нее имелось оформленное по всем правилам разрешение на его ношение и применение! [Об том можно прочитать в романе Елены Арсеньевой «Последний взрыв» (издательство «ЭКСМО».]
Во время своих блужданий по Интернету она вычитала, что отличить газовик от его боевого аналога может только о-очень сведущий человек, что беглым взглядом это сделать невозможно… черт его знает, может, Смешарин таким человеком был, а может, и нет, тут Алёне приходилось рассчитывать только на знаменитый русский авось, потому что компетентные органы в лице товарища Бергера отказали ей в своей поддержке.
Смешарин отшатнулся, и у Алёны радостно дрогнуло сердце… но отнюдь не руки, сжимавшие «беретту». Он не отличил! Авось шанс вывезет, как ему и положено!
— Можете не сомневаться, что я сюда не одна сюда пришла, — сообщила она, изо всех сил стараясь не показать, как трясутся ее поджилки. — Поэтому ведите себя в рамках приличий.
— Да ладно врать, — вздохнул Смешарин. — Еще тебя одну Бухой пропустил бы, коли и правда ты из таких, на кого собаки не лают. Но никого другого — ни-ни! Особенно мужика какого-нибудь. Так что одна ты пришла. Но это уже дела не меняет. Убери газовик — не ровен час, выпалишь, так вони не оберешься, только все дело испортишь. Чего меня такой ерундой пугать, я не из таковских, да и ладно, я и так давно понял — всё, швах дело. Я так и ждал, что меня либо сам Шторм погубит, либо его бывшая баба. Они — два сапога пара.
Алёна опустила руку с не оправдавшей ее чаяний «береттой». Чувствовала она себя весьма глупо. Итак, Смешарин оказался все же дока в вопросах боевого вооружения! Впрочем, этого следовало ожидать, если он в самом деле… как это говорят… чалился. Не стоит недооценивать противника. Алёне еще повезло, что он не кинулся на нее всей своей разбухшей от пива массой! И нужно как можно скорее согнать со своей физиономии налет растерянности, взять себя в руки и ошеломить Смешарина догадливостью.
— Бывшая баба Шторма — это Ларисса Сахарова? — небрежно осведомилась она — и была вознаграждена туповатым изумлением, сверкнувшим в унылых глазах Смешарина.
Он вздохнул. И это было красноречивее всякого признания.
— Ну да, — удовлетворенно кивнула Алёна. — Я так и думала. Так и знала, что это она — заводила всего этого дела! И вовлекла сюда и сына, и невестку, и этого несчастного художника, и его брата. И вас с пути сбила, подкупила…
— Какого еще брата? — недоумевающе спросил Смешарин. — Не было никакого брата. И зря ты всех собак на Лариску навешиваешь. И переговоры со мной не она вела, а Женька, ну, художник этот, и вообще, я точно знаю, что там у всех были причины со Штормом разделаться, всем он жизнь успел изгадить.
— Как — не было брата? — нахмурилась Алёна. — А кто же тогда…
И осеклась. Ее вдруг осенила догадка… смутная пока еще, по сути дела, даже не осенила, а так, забрезжила в уме… но многое благодаря ей могло быть объяснено, а прежде всего — тайна двух царапин на локтях Шторма. И становилось понятным вороватое выражение лица Ильи на фотографиях Андрея. И то, почему ему позвонила именно Лерон, а не Ларисса. Очень многое прояснялось! Но Смешарина в эту догадку посвящать не следовало. Это точно! Сначала надо вытянуть из него максимум подробностей.
— Ладно, господь с ним, с братом, — торопливо сказала Алёна. — Видимо, я что-то напутала. Это не важно. Вы мне лучше скажите — перед художником-то Шторм чем провинился? Их пути где пересеклись? У него какие причины ненавидеть Шторма?
— Нашла дурака — тебе рассказы рассказывать, — фыркнул Смешарин. — Если умная такая, то и сама знаешь. А не знаешь, так переживешь.
Алёна посмотрела на него с сожалением. Он, конечно, вряд ли ходит на выставки модных художников. Ему и невдомек, что Жужка, поддавшись неодолимому соблазну, который одолевает всех без искушения творцов: обнажиться перед публикой и бичевать себя при народно, — исповедался в своем несчастье перед огромной массой людей. Пожалуй, никто, кроме Алёны, ничего в этой исповеди не понял, слишком страшна, неправдоподобна, по сути дела — ирреальна была она. Да и Алёна поняла лишь потому, что знала об убийстве Шторма и не сомневалась, что именно Жужка принимал в нем самое активное участие.
— Я все знаю, — кивнула она. — Меня только какие-то подробности могут интересовать, но суть мне известна.
— Ну и подавись своей сутью, — проворчал Смешарин. — Кому от этого прок, от того, что ты все знаешь? Заявление в милицию подашь, что ли? Да кто тебе поверит?
— А почему вы думаете, что я его уже не подала? — заносчиво спросила Алёна. Разговор начал принимать какой-то не тот оборот, и ей это не понравилось…
— Да черта с два ты одна сюда приперлась бы, если бы подала, — объяснил Смешарин. — Небось понимаешь, что в змеиное гнездо сунулась. Мы все один за другого стеной стоим, потому что, хоть Шторм и заслуживал самой мерзкой смерти, мы за ним в могилу лезть не намерены. Нам проще тут тебя угробить — и концы в воду спрятать. Так, что никакой комар носа не подточит!
— Как это? — тупо спросила Алёна. — Как угробить?!
— Молча, — вздохнул Смешарин и вдруг пошел на нее, расставив свои мощные лапищи. — Сейчас сцапаю да шею-то и сверну, пикнуть не успеешь. А потом придумаем что-нибудь. У нас тут гаражи неподалеку строятся — туда и сунем, в какой-нибудь пустой, и, пока найдут тебя, уже и забудут, кого и зачем искали.
С каждым словом он подступал все ближе и ближе к Алёне, и она уже оказалась притиснута к самой стене, и глаза его, тупые, равнодушные и к ней, и к ее жизни и смерти, осоловелые от пива, надвинулись, и нахлынул волной этот омерзительный запах, и тошнота подкатила к горлу, и она перестала дышать и в ужасе подумала, что…
Ничего подумать она не успела, только прилив ледяного, влажного ужаса ощутила, когда голос, спокойный и насмешливый, вдруг заставил Смешарина замереть, а Алёне дал возможность перевести перехваченное смертельным страхом дыхание:
— Эй, Пашка, если ты задумал душегубство учинить, позаботься, чтоб хоть свидетелей не было, а то ведь не отбрешешься потом!
Смешарин повернулся — неуклюже, словно заблудившийся в трех соснах бык, — и Алёна увидела Илью Вишневского, который стоял, прислонившись к притолоке, сунув руки в карманы, и с откровенным интересом оценивал попытку убийства писательницы Дмитриевой.
— А ты как сюда попал, адвокат?! — вскричал Смешарин. — Ты как сюда попал?! Тебя почему Бухой не тронул?!
— Слово знаю, — усмехнулся Илья. — Волшебное.
— Развелось вас, волшебников, на нашу голову… — с ненавистью проворчал Смешарин. — Как подменили собаку! Иди отсюда, не мешай. Чего тебе надо? Не твое это дело, ты и не знаешь ничего. Твое дело — сторона! Шторма жалко стало, который тебе деньжат отваливал несчитано? Да ладно, брось, ты же к этой девке, как ее, невестке Ларисскиной, уже в душу успел влезть, она тебе и будет теперь платить, если эта вот приблуда не помешает.
— Ну, во-первых, к девке этой в душу не я, а братец мой влез, так что зря ты меня в меркантильности обвиняешь, — хохотнул Илья. — А во-вторых, мое дело как раз не сторона, тут ты глубоко ошибаешься.
— Не пойму я что-то ничего, — тупо проговорил Смешарин. — Опять про братьев каких-то толковать начали… Это к чему?
— К тому, — терпеливо пояснил Илья, — что убивать эту, как ты выразился, приблуду — глупо. Прежде всего потому, что она и впрямь успела уже о своих открытиях разболтать, где не надо. И тут нам
