страха, с которым она, замерев на краю пропасти, смотрела на незнакомого человека, внезапно появившегося среди жутких обломков. – Олеся, не бойся. Меня зовут Дмитрий, я муж Лёли. Ты помнишь Лёлю?
– Олеся! – послышался голос снизу. – Это я! Не бойся, мы сейчас тебя снимем!
Даже издалека, даже сквозь пыль было видно, каким счастьем вспыхнули глаза девочки.
– Лёлечка! – Она протянула руку и вся напряглась, как бы намереваясь прямо сейчас броситься вниз. – Забери меня! Я хочу к тебе! Я боюсь!
– Не бойся. – Голос Лёли звучал странно прерывисто, и Дмитрий, даже не оглядываясь, понял, что она плачет. – Я приду за тобой, я сейчас…
Он покачал головой.
– Не ходи, – сказал как мог ласково, чтобы не напугать прежде всего девочку. – Ты же босиком. Ну как полезешь по развалинам? Ноги поранишь, потом мне придется вас обеих на спине тащить. Олеся, я сам тебя сниму, поняла? Только сначала обуйся.
– Я обута, – ответила она, к счастью, довольно спокойно, и высоко подняла ногу, показывая ему комнатные шлепанцы, такие же красные, как ее пижама.
– Это не обувь, – рассудительно возразил Дмитрий. – Я вижу, там есть шкаф? Подойди к нему и оденься потеплее. Как если бы ты собралась гулять, а ночь прохладная и может пойти дождь. Найди кеды, кроссовки или туфли покрепче. Поняла?
Она сделала было движение отбежать к шкафу, но снова вернулась и замерла на краю обломившегося пола, вглядываясь в Дмитрия.
– Не бойся, – сказал он и сам удивился нежности, от которой задрожало вдруг сердце. Оставалось надеяться, что эта дрожь не передалась голосу. – Я стою здесь и жду тебя.
Олеся еще секунду помедлила, а потом повиновалась. Пока она со страшной скоростью напяливала на себя какие-то одежки, Дмитрий осмотрел пролом и понял, что сможет взобраться по выступу стены. Девочку он снимет, ей даже прыгать не придется. Конечно, спускаться с ней на руках будет трудновато, хорошо бы вернуться за снаряжением, но бог с ним, справится и так, а то Олеся, увидев, что он уходит, потеряет голову от страха. Он помнил такие случаи: спасатели медлят, пытаясь обеспечить безопасность пострадавшего, а тот, почуяв близкое избавление, буквально сходит с ума от нетерпения, теряет осторожность и может погубить сам себя от нетерпения. Ничего, вот этот слом стены кажется вполне надежным. Ничего.
Так, успокаивая сам себя, он взбирался по выступам стены, и, когда одетая Олеся снова подошла к пролому, Дмитрий был почти рядом с ней.
– Привет, – сказал он. – А вот и я. Иди сюда. А это что такое?
В руках девочки был маленький разноцветный рюкзачок и еще серая кофта какая-то, что ли.
– Это папин свитер, я в нем люблю играть, он теперь мой. – Она подняла серый комок. – Он большой, Лёле будет как раз. А тут мои документы, в рюкзачке. Папа мне всегда говорил, что, если что-то случится, документы должны быть со мной. Если убегать придется или еще что-то. Как тогда, когда к тете Томе с дядей Илюшей пришли разбойники.
Дмитрий от изумления замер на опасном выступе. Какие еще разбойники? Она что, заговаривается от страха? Или нет? Ну, если ее отец и в самом деле крепко вбил девочке в голову заботу о каких-то там документах, он, похоже, еще тот волк, битый-перебитый! Необходимое уточнение – был. Пожалуй, не стоит ненавидеть Зиберова так уж сильно: он избавил их с Лёлей от серьезного врага. Вот только заодно избавил от отца и Олесю… Ну, ладно, сейчас не до рассуждений о добре и зле как двух сторонах одной медали!
– Ну хорошо, – сказал он терпеливо. – Теперь иди сюда и послушай меня.
– Ой, подожди! – Олеся вдруг метнулась в глубину комнаты и схватила что-то огромное, коричневое. Это был плюшевый медведь примерно с нее ростом – нет, не плюшевый, а из чего их там сейчас делают, таких зверей, и не медведь, а как бы его шкура. Дмитрий только головой качнул. Правда что – театр. Театр абсурда, а не ребенок!
– Ну, я готова, – сообщила Олеся, снова подходя к краю комнаты. Похоже, она вполне освоилась с ситуацией. – Давай, снимай меня. А не уронишь?
– Я – спасатель, – с законной гордостью заявил Дмитрий. – Знаешь, что это значит? У меня такая работа – людей спасать. Между прочим, мы с Лёлей познакомились на ЧС – я хочу сказать, в таком же обвалившемся доме. Я ее снимал аж с пятого этажа. Это было очень высоко, гораздо выше, чем здесь, но она ничуть не боялась и делала все то, что я ей говорил.
– Я тоже буду слушаться, – серьезно пообещала Олеся.
– Ну а раз так, давай мне для начала все твое имущество, а то у меня рук не хватит нести все сразу. И тебя, и твоего медведя.
– И документы, – настойчиво сказал девочка.
– Ну, и документы, как же без них…
Все окончилось благополучно. Олеся была идеальным объектом спасения: не пикнув, забралась Дмитрию на спину, обхватив его руками и ногами, вцепилась накрепко и сидела тихо-тихо, только изредка прерывисто вздыхая. Страшно ей было, конечно, но ничем она своего страха не показывала, кроме вздохов, и Дмитрий снова задумался над тем, что за жизнь была у этой девочки, которая кажется то младше своих лет, то много-много старше.
О том, как ее жизнь сложится теперь, чуть позже, когда передал Олесю на руки Лёле и увидел, как они припали друг к другу – похоже было, два существа слились в одно. Так же было у них с Лёлей в любви, и опять уколола ревность, но это был совсем легонький укол, потому что Дмитрий уже понял, сколь многолика бывает любовь.
В ласковых объятиях Олеся мгновенно успокоилась и ожила, как оживает цветок под солнцем. Конечно, ее приспособляемость была удивительна: и Дмитрия, и Лёлю, и даже эти развалины она теперь воспринимала как некую вполне естественную часть своей жизни – привычную, обыденную часть!
