Он остановил машину около одного санатория и прошелся по его территории, потом около второго (Бычиха славилась своими оздоровительными комплексами!), зная, что 60 процентов населения поселка работает не в одном, так в другом. Нигде никакой дылды с унылым выражением лица не мелькало. Вопросы, заданные в отделах кадров, не дали результатов. Отчего-то с Екатеринами – носительницами распространеннейшего в России имени! – в санаторной обслуге была напряженка. Их отыскалось только три, но все молодые, незамужние, бездетные, роста отнюдь не модельного. Наводящие вопросы тоже ни к чему не привели, хотя, по-хорошему, в таком маленьком поселке все должны были знать друг друга. Но Панкратов совсем не исключал, что кто-то из кадровичек нужную ему Катю все же знал, но не захотел знакомую (соседку, подругу, родственницу) сдать представителю пресловутых органов.
Тогда он решил идти по простейшему пути. Поехал на автовокзал и пошел в кассу. Опыт жизни не раз убеждал его в том, что билетные кассиры, особенно старой закалки, необычайно приметливый народ. Смотрят, противу расхожего мнения, не только на руки и деньги, но мгновенными взглядами «фотографируют» покупателя. И если кассир работает давно, а Катя ездит в Ха часто, как уверяла Елизавета Петровна, то ее не могли не запомнить. Мало того, ее не могли не знать.
То, что кассирша автовокзала Катю знает, Панкратову стало ясно с полувзгляда. Глаза у нее вдруг сделались на миг острыми, как у рыси, а потом их заволокло тем туманом, которым старательно заволакивают свои взоры люди, нипочем не желающие отвечать на вопросы. Неважно на чьи. Матери, жены, мужа, следователя, директора школы… Сам Панкратов тоже умел такой туман во взгляд напускать – а что, дело житейское! Но сейчас он находился при исполнении, а потому расплывчатое выражение глаз маленькой толстенькой тетеньки, сидевшей за плексигласовым щитком в окружении катушек с билетными лентами, его разозлило. Нашла, понимаешь, кому голову морочить! Самое подходящее время выбрала!
– Видимо, придется вас повесткой вызвать, – сказал он с самым невозмутимым выражением лица. – Возможно, официальная обстановка на вас подействует отрезвляюще. Нежелание помочь следствию – это, знаете…
Кассирша покраснела так, словно ее немедленно должен был хватить апоплексический удар, и глаза ее приняли самое мученическое выражение. Причем она как-то странно двигала ими от Панкратова в сторону, за его плечо, вдобавок шея ее отчетливо удлинялась, как если бы обладала свойствами телескопическими.
Сначала он немножко поудивлялся, потому что наблюдал нечто аналогичное только в кино, да и то в мультяшках. Потом ему показалось, что телескопические свойства этой шеи вдруг проявились неспроста. Потом до него дошло, что глаза кассирши как-то подозрительно скосились. И только тут он сообразил, наконец, оглянуться и посмотреть за свое плечо.
Посмотрел – и повернулся столь резко, что его даже немножко занесло в сторону.
Высокая – очень высокая, вполне подходящая под категорию дылды и версты коломенской – женщина стояла перед ним, придерживая сумку-тележку. Облачена она (женщина, а не тележка, само собой) была в серое, и то был самый унылый оттенок серого, какой только можно вообразить. Однако выражение ее лица было отнюдь не унылым, а очень даже бойким и настороженным. Она еще не понимала, в чем дело, но чувствовала неладное.
– Вас Екатериной зовут? – спросил Панкратов, доставая удостоверение. – Несколько вопросов можно вам задать?
Катя посмотрела на панкратовское фото в удостоверении, потом на самого следователя, затем снова на фото.
Что-то мелькнуло в ее глазах… Ну, однозначно испуг, и все же под ним крылось еще что-то, и Панкратову вдруг представилась дикая утка, которая услышала шорох в камышах и стремительно подбирается, готовясь взлететь, и вот взлетела, и вода еще колышется, взбаламученная ее движением, но в глубине – темный покой, сонливая уверенность…
В глазах Кати под испугом крылась уверенность, что все идет как надо. Непостижимым образом он сообразил, что Катя его ждала. То есть не конкретно его, Александра Панкратова, а какого-то человека, который будет ее искать, найдет и начнет задавать ей вопросы относительно ее звонка в милицию. При этом он был убежден, что Катерина будет сейчас со страшной силой «строить из себя пинжака», как говаривал новоиспеченный панкратовский шурин Венька Москвитин. Ну, это уже само собой!
– Фамилию, имя, отчество назовите, пожалуйста, – вежливо предложил Панкратов.
– А вам зачем? – нахмурилась Катя. – Я вон из-за вас на автобус опоздаю.
– Вы в Ха? – спросил Панкратов, и это был, конечно, риторический вопрос, поскольку никуда более, кроме как в Ха, автобусы с Бычихи не шли. – Автобус через двадцать минут, вон расписание, – кивнул он на табло.
– Место надо занять, – буркнула Катя.
– Серьезный довод, – согласился Панкратов. – Только автобус подается на посадку за пять минут до отправления. Займем очередь – и поговорим.
Катя поджала губы, но больше спорить не стала: согнулась, сунула голову в окошко кассы, подала деньги.
До Панкратова, стоявшего рядом, долетел едва слышный шепот кассирши:
– Ой, Катерина, что ты натворила?!
И Катин столь же тихий ответ:
– Да хрен его знает, вроде ничего.
– А с дочкой все в порядке? – прошептала кассирша, и Панкратов усмехнулся, подумав, что, пожалуй, очень многие усмотрели бы во внезапном визите следователя намек на несчастье, случившееся с близкими, однако Кате это и в голову не пришло. Чует кошка, чье мясо съела! Однако из окошка кассы Катя выдернулась очень поспешно и уставилась на Панкратова с нескрываемым испугом. Доехало, значит, что всякое может быть!
– Все в порядке с вашей дочкой, – успокоил Панкратов, и Катя покраснела. – Вы правильно поняли, речь пойдет о вашем звонке с автовокзала. О звонке в милицию.
– Да не звонила я никуда, что вы тут сочиняете! – сразу начала «строить пинжака» успокоившаяся Катя, однако Панкратов не дал ей разойтись:
– Вы когда-нибудь слышали о том, что все звонки в милицию записываются на магнитофон? Вы, конечно, изо всех сил пытались исказить свой голос, но фонографическая экспертиза это с легкостью преодолеет, сами понимаете.
– Да я разве что плохое сделала? – сдалась Катя. – Сообщила, так, мол, и так, мертвая женщина на крылечке… или лучше было бы, чтобы она там сгнила? Может, ее еще через неделю бы нашли.
– Стоп, – уставился на нее Панкратов. – Что значит – она сказала? Кто что сказал?
– Ну я же русским языком говорю, – дернула плечами Катя, – она! Та женщина, которая меня попросила позвонить.
– Вас попросили позвонить и сообщить о том, что на крыльце по такому-то адресу лежит труп?
– Ну да! – закивала Катя. – Сама-то я в тот район и не езжу никогда, далеко. Да и некогда мне, и незачем! А в тот день я вообще как белка в колесе с утра бегала, то к золовке, то к дочке, то памятник заказать, скоро мужу година, а у нас такие на Бычихе не делают, я хотела черный, как у людей… Примчалась на автовокзал, язык на плечо. А тут она подходит и говорит…
– Да кто она? – перебил Панкратов.
– Ну вот такая, – Катя показала руками, – большая, толстая китаянка. Размалеванная, ну прям чума!
– Ну и что теперь будет? – спросил Венька Москвитин, с интересом глядя на приятеля.
В интересе присутствовала некая доля зависти. Силен Герка! Главное, шифровался как! Сто пудов, никому в редакции и в голову не приходило, что у него с Александриной Богдановной роман. Конечно, она, как говорится, взрослая дама, но – еще очень даже ничего. Очень! И вообще, поддержка замши, которая решает всякой насущной вопросни побольше, чем мягкотелый главный, – это супер что такое для молодого репортера.
С другой стороны, положа руку на сердце, никто не мог бы кинуть в Герку помидором, потому что никто
