заметное сходство с прославленными римскими легионами. Численность восставших возросла до пятидесяти тысяч человек. Прокормить такое большое войско в разоренной войной Кампании было затруднительно, поэтому Спартак приказал выступить на юг в Луканию.
Двигаясь от Нолы к морскому побережью, отряды Спартака прошли мимо Везувия, на седой вершине которого затлели искры этого огромного пожара, названного древнеримскими анналистами Спартаковской войной.
Все города, оказавшиеся на пути у восставших, покорно открывали ворота, сдаваясь на милость Спартака. Таким образом, восставшие без боя взяли Нуцерию, Помпеи, Стабии, Сиррент, Пикенцию, Салерн, Маркину и Посидонию. Слава о непобедимости Спартака шла рука об руку со слухом о его великодушии. Запрещая своим воинам грабежи и насилия, Спартак сумел добиться больших успехов в снабжении своего войска оружием и провиантом, нежели действуя силой и проливая кровь.
Такие действия Спартака нравились не всем вождям восставших, и прежде всего Криксу. Все недовольные собирались вокруг Крикса, который являлся по популярности вторым человеком после Спартака. Крикс, словно магнитом, притягивал к себе всех тех, кому были в тягость нововведения Спартака, кто желал двигаться на Рим, а не удаляться от него.
Примкнул к окружению Крикса и я, едва оправившись после публичного бичевания. Я сам пришел к Спартаку и прямо заявил, что больше не хочу служить сотником в коннице под началом Реса, что перехожу в отряд Крикса. Спартак не стал мне препятствовать в этом. Рес попытался было отговорить меня от этого шага, но я был непреклонен. Обида переполняла мое сердце! Еще не вполне зажившие рубцы от плети жгли мою спину! Я постарался забыть, что обязан Спартаку жизнью, что когда-то дал себе слово всегда находиться рядом с ним и всячески содействовать успеху его дела. Оправданием для себя я считал то, что Крикс, как и Спартак, стоит во главе восстания рабов с самого его начала. То, что я переметнулся к Криксу, не может навредить Спартаку и тем более помешать его замыслам.
Мысли о том, что я — человек из будущего — по воле судьбы принимаю участие в этом мятеже рабов, уже почти не посещали меня. С того момента, когда я овладел, наконец, разговорной латынью, прожив полгода среди гладиаторов, во мне вдруг притупилась ностальгия по тому образу жизни, к какому я привык, живя в двадцать первом веке. Моей привычной жизнью теперь стали события, происходящие вокруг меня среди гор и долин древней Италии, среди античных селений и городов, не знающих электричества и телефонной связи. Чаяния восставших рабов стали моими чаяниями. Я почти вжился в этот суровый мир рабовладельческой эпохи, став своим для людей, пошедших за Спартаком и бросивших вызов грозному и великому Риму.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
ГОНЕЦ ИЗ БУДУЩЕГО
С наступлением зимы войско восставших пересекло Луканию с севера на юг, выйдя на побережье Ионийского моря. Здесь на морском берегу стоял большой греческий город Метапонт, утопающий в пальмовых и кипарисовых рощах. В этом богатом городе и его окрестностях Спартак решил разместить свои отряды на зимовку. Граждан Метапонта совсем не обрадовала вынужденная обязанность оказывать гостеприимство войску мятежников, поэтому многие из них вместе с семьями сели на корабли и поспешили перебраться в соседние города Тарент и Гераклею. Те из граждан, что остались в Метапонте, старались во всем угождать Спартаку и его соратникам, понимая, что в ближайшие два-три месяца на помощь из Рима уповать не приходится.
Метапонт мне сразу приглянулся. Я подолгу бродил в лабиринтах узких тенистых улиц и переулков, пересекал небольшие площади, задерживался у храмов с рядами стройных колонн и возле мраморных статуй на агоре. Греческая архитектура здесь соседствовала с италийской, органично сливаясь с ней. Население Метапонта наполовину состояло из греков, поэтому греческая речь звучала тут на каждом шагу наравне с латынью.
Отряд Крикса разместился в предместье Эгионе, где было много роскошных домов. Почти вся здешняя знать в спешке покинула Метапонт, поэтому многие усадьбы в Эгионе пустовали. Галлы охотно разместились на постой в богатых жилищах местных богатеев.
Однажды мне захотелось искупаться в море, невзирая на то, что в зимнюю пору даже на юге Италии никто не купается. Я шел знакомой дорогой через агору и центральные широкие улицы Метапонта, многолюдные в этот полуденный час. Поскольку воины Спартака не позволяли себе ни грабежей, ни насилий, жизнь в городе текла своим чередом.
Я шагал, кутаясь в плащ и лавируя в толпе. Было солнечно, и все же холодный пронизывающий ветер давал о себе знать. Внезапно меня словно ударило электрическим разрядом. В разноголосице толпы я отчетливо различил русскую речь и не просто речь, но громкое пение под аккомпанемент какого-то струнного инструмента. Сначала я застыл на месте, не веря своим ушам и не обращая внимания, что меня толкают кто плечом, кто локтем снующие туда-сюда прохожие. Затем я устремился на этот голос сквозь толпу, кого-то отпихивая, с кем-то сталкиваясь. Я был в сильнейшем волнении, ибо это казалось мне наваждением, слуховой галлюцинацией.
Певец был где-то совсем недалеко. Он пел до боли знакомую мне песню Виктора Цоя:
Я пробирался сквозь людскую толчею, яростно работая локтями. Так измученный жаждой конь рвется напролом через заросли к живительной влаге озера или реки.
Голос певца звучит уже совсем близко:
Пробившись сквозь толпу, я очутился на перекрестке. В боковом переулке под черепичной кровлей портика углового дома я увидел молодого стройного человека в греческом гиматии. Он сидел на скамье, играл на кифаре и пел по-русски песню Цоя. Его лицо было скрыто краем широкополой шляпы, какие носят греческие пастухи. Однако я был убежден, что уже слышал где-то этот голос раньше.
Я подбежал к певцу и сдернул шляпу с его головы.
— Макс?! Ты здесь? — невольно вскричал я, облапав своего однокурсника за плечи. — Черт возьми, как ты здесь оказался?! Глазам не верю!
Со стороны Макса радость от встречи со мной была не менее бурной. Отбросив кифару, Макс заключил меня в объятия.
Мне хотелось смеяться и плакать одновременно.
— Ну, здравствуй, старик! — Макс тряс меня за руку, оглядывая с головы до ног. — Тебя и не узнать — вылитый эллин! Я ведь уже три дня кукую в Метапонте, все тебя разыскиваю. Купил кифару и распеваю русские песни, думал, если ты в городе, то непременно должен пройти по главной улице. Как видишь, я не ошибся!
— Ты молоток, Макс! — воскликнул я, вытирая набежавшие слезы. — Ты все верно рассчитал. Но
