застрянут в горах. Всю необходимую поклажу обозные слуги навьючили на лошадей и мулов.
Этот последний переход вымотал меня настолько, что я еле держался на ногах. Мне, как и всем рядовым воинам, пришлось нести на себе кроме шлема, кольчуги, щита и оружия еще вьюк весом килограммов двадцать. Этот воинский багаж состоял из съестных припасов, свернутой постели, запасной одежды, медной кружки, котелка, топора, лопаты и разных мелких предметов, о которых не думаешь в обычной жизни, но которые незаменимы в походе.
С огромным облегчением сбросив со своих плеч оружие и поклажу, я хотел было сесть под деревом и отдохнуть, но прозвучал сигнал трубы «начать разбивку лагеря». Мне пришлось взяться за лопату, чтобы точно по разметке в виде колышков копать лагерный ров и насыпать рядом земляной вал. Рядом со мной в поте лица трудились прочие легионеры, новички и ветераны. В этом деле все были равны.
Устройством военного стана заведовал лагерный префект. Этот военачальник с группой своих землемеров двигался далеко впереди вместе с конными дозорными. Подыскав подходящее место для лагеря, префект и его люди производили разметку будущего стана с помощью громы, специального приспособления в виде двух перекрещенных планок, к четырем концам которых были подвешены маленькие грузила на тонких бечевках. Планки с грузилами закреплялись на воткнутом в землю копье. Грома позволяла землемеру составить прямоугольную сетку на лугу или вершине холма, а затем отметить колышками эту сетку непосредственно на месте лагеря. На месте будущего претория землемеры втыкали белый флажок. Там, где должны были находиться палатки военачальников, конников и пехотинцев, устанавливались рядами красные флажки. Углы и ворота лагеря отмечались длинными воткнутыми в землю копьями, выкрашенными в красный цвет.
Закончив копать ров и ставя деревянный каркас для палатки, я не удержался и сердито бросил декану Авлу Сикулу:
– Помнится, ты говорил мне, что воины из первого манипула первой когорты не участвуют в лагерных работах. Чего же мы тогда горбатимся наравне со всеми, а?
– Ты плохо слушал меня, сынок, – проворчал в ответ Авл Сикул. – Я говорил тебе, что все наши привилегии действуют только в мирное время.
Уже совсем стемнело, когда, наконец, сварилась каша в котле, висевшем над костром. Дрова были сыроватые, поэтому пламя то и дело гасло. Свой кусок хлеба, луковицу и горсть бобов я съел еще до закипания воды в котле, поэтому с кашей управился быстрее всех. Облизав ложку, я стал раскладывать постель в палатке, но Авл Сикул велел мне заступать в дозор.
– Извини, сынок, но по жребию вторая стража выпала нашему десятку, – жуя кашу с хлебом, проговорил декан. – Ты молодой, сил у тебя побольше, чем у нас, стариков.
Заметив ухмылки приятелей Авла Сикула, сидящих вокруг чадящего костра с котелками и ложками в руках, я хотел выругаться, но сдержал себя. Набросив на плечи плащ, надев шлем, взяв оружие и щит, я зашагал к преторию. Мне предстояло нести караул у шатра легата Цицерона.
Сильная усталость буквально валила меня с ног; чтобы стоять прямо и не шататься, я воткнул в землю копье и оперся на него. Тяжелый щит я поставил рядом, прислонив к своему левому боку. Глаза слипались; чтобы не клевать носом, я задрал голову и стал разглядывать вечернее холодное небо и плывущие по нему облака. Мысли путались в моей голове. Вернее, желание лечь и заснуть вытеснило все мысли из моей головы.
Из шатра доносились громкие голоса военачальников, среди которых выделялся уверенно-спокойный голос легата Цицерона. Там шел военный совет. Кто-то из военных трибунов говорил, что войску следует дать передышку после стремительного броска. Против этого решительно возражал Квинт Цицерон, горевший желанием завтра же идти на штурм Камбодунума.
«Ах ты, слон ушастый! – злился я на легата Цицерона. – Ты всю дорогу верхом на коне ехал, а мы пешком топали с грузом на плечах! Потом рвы копали, частокол ставили, палатки разбивали, хворост из леса носили, за водой к озеру ходили. Теперь вот в карауле стоять надо, твою мать!»
Вскоре совет закончился, военачальники стали расходиться по своим палаткам.
Рядом со мной остановился Цинна. Окинув меня внимательным взглядом, Цинна не промолвил ни слова и удалился. Через несколько минут ко мне подошел молодой слуга Цинны и сказал, что ему велено отстоять на посту вместо меня. Слуга добавил также, что Цинна ожидает меня в своем шатре.
Этот поступок Цинны растрогал меня едва ли не до слез. Я был поражен чуткостью и состраданием Цинны. В его шатре мне был предложен более вкусный ужин и чаша доброго вина. На этот раз долгой беседы у меня с Цинной не получилось. Я уснул как убитый. Цинна не стал меня будить и после возвращения его слуги из караула. На утреннее построение я прибежал из шатра Цинны, успев перед этим еще хлебнуть вина для бодрости.
Столица винделиков была обнесена прочной, довольно высокой стеной. Основание этой стены на высоту человеческого роста было сложено из больших камней. Выше стена была возведена из бревен, уложенных в виде клетей, плотно пригнанных друг к другу. Как мне сказали знающие люди, внутрь этих клетей были насыпаны камни вперемежку с песком. Сверху на бревенчатые клети были настелены толстые доски. На этом настиле разместились галльские воины, укрытые с внешней стороны дубовым частоколом.
Римские когорты пошли на приступ крепостной стены Камбодунума ранним утром, используя длинные лестницы. Сколачиванием этих лестниц почти всю ночь занимались фабры, так в римском войске назывались саперы.
Несмотря на храброе сопротивление галлов, римляне ворвались в Камбодунум с первого же штурма. На городских улицах стычек почти не было, так как галльские мужчины дружно бежали из города через другие ворота, обращенные на север, в сторону Альп.
Меня удивило, что галлы так поспешно укрылись в горах, бросив в городе своих женщин и детей.
– Это обычная уловка галлов, – с презрительной усмешкой сказал мне Тит Пулион. – Сейчас жены галлов начнут спаивать наших легионеров вином, станут бесстыдно обнажать свои груди и бедра. И это все для того, чтобы наше войско задержалось в этом городе, перепилось и утратило бдительность. Ночью галлы вернутся сюда, дабы перерезать пьяных римлян.
Сказанное Титом Пулионом в точности подтвердилось. Галльские женщины действительно вели себя бесстыдно, завлекая римских воинов в свои каменные жилища, крытые соломой. Там уже наготове стояли бочки с пивом и кувшины с вином.
Однако легат Цицерон и другие римские военачальники не поддались на хитрость галлов. Разрушив большой участок городской стены, римляне оставили Камбодунум. Путь десятого легиона лежал к лесистым отрогам Альпийских гор, где затаилось мятежное галльское войско.
Легат Цицерон хотел взять другой город винделиков – Бригантий. Поскольку в Камбодунуме римляне не обнаружили никаких богатств, значит, галльская знать укрыла свои сокровища в Бригантии, так полагал Квинт Цицерон.
Совершив один дневной переход, римское войско разбило стан в живописной долине, окрашенной желто-багровым разноцветьем листвы осеннего леса. Рядом вздымались склоны горной гряды с голыми бирюзово-бурыми вершинами из кремня и порфира.
Вечером, сидя у костра, я слушал воспоминания Авла Сикула, которому довелось воевать со здешними галлами еще девять лет тому назад. Тогда римляне не без труда покорили винделиков и ретов, но сильнее всего воины Цезаря намучились с салассами и ликаттиями, которые отличались неимоверной жестокостью.
– При взятии какой-нибудь римской колонии салассы имели привычку вырезать поголовно все мужское население, а женщин они обращали в рабство, – рассказывал Авл Сикул. – Впрочем, беременных женщин, имеющих во чреве плод мужского пола, салассы тоже убивали.
– Как же варвары определяли пол еще не родившихся младенцев? – спросил я.
– Удивительно, но знахари и колдуны салассов безошибочно могут указать пол еще не родившегося плода на любом месяце беременности женщины, – ответил Авл Сикул.
Кто-то из легионеров попросил Авла Сикула рассказать про золотые копи салассов, в недрах которых будто бы работали карлики, поскольку в тех подземельях были очень низкие своды. Декан повел об этом рассказ, но был вынужден умолкнуть на полуслове.
Темный лес, стоявший стеной вокруг римского стана, вдруг наполнился мелькающими среди деревьев огнями. Во мраке леса раздались жуткие завывания и хриплые вопли, словно там бесновалась стая
