творившего дикие беззакония и насилия. Будучи в должности наместника, Веррес дошел до того, что присваивал себе имущество храмов. Обвинителем по делу Верреса выступил Марк Туллий Цицерон, посвятивший этому процессу семь судебных речей. В результате процесса Веррес был приговорен к изгнанию из Рима и возмещению ущерба в размере сорока миллионов сестерциев.
Размеры богатства Верреса были столь велики, что, и живя в изгнании в Азии, он утопал в роскоши. Суд над Верресом состоялся семнадцать лет тому назад, но и поныне разговоры об этом продолжали ходить по Риму.
Желая привлечь на свою сторону жителей своей провинции, Цезарь лично разбирал жалобы и прошения, где бы он ни находился. Прийти за помощью к Цезарю мог и богатый человек, и бедняк. Цезарь творил свой суд по справедливости, не делая для знати никаких послаблений.
Среди просителей, приходивших к Цезарю, были и такие, кто приезжал в Галлию из Рима с жалобой на кого-нибудь из нобилей. Должность Цезаря не позволяла ему привлечь к ответу граждан, проживающих в столице. Однако Цезарь давал обещание всем, кто искал у него справедливости, что по возвращении в Рим он обязательно привлечет нобилей, преступивших закон, к суду. В Риме всем было хорошо известно, что Цезарь и Помпей – это два самых могущественных римлянина, обладающих силой и богатством. Но Помпей блюдет только интересы знати и свои собственные, а Цезарь проявляет заботу о всех гражданах без исключения. Поэтому люди шли к Цезарю со всей Италии.
Написал жалобу на Гая Меммия и ростовщик Стаберий. Поскольку с грамотностью у Стаберия было плоховато, он попросил меня помочь ему написать без ошибок нужную бумагу. При этом Стаберий недоумевал, куда вдруг исчез его телохранитель Макс, ничего ему не сказав и не объяснив. Мне пришлось наврать Стаберию, сказав ему, будто бы Макс уехал обратно в Рим. А то, что Макс сделал это без всяких объяснений, – на это у него имелись свои причины, туманно добавил я.
С той поры, как Белкин телепортировался в двадцать первый век, прошло уже три дня.
Стаберий уговорил меня сопровождать его, когда он отправится на площадь вручать свою жалобу Цезарю. Ростовщику казалось, что мое присутствие рядом с ним расположит к нему Цезаря, ведь к своим легионерам Цезарь проявляет внимание и заботу.
Мне совсем не хотелось помогать скряге Стаберию. Я отправился с ним на форум лишь потому, что хотел купить себе новый плащ и кинжал.
Прошения граждан Цезарь обычно принимал, сидя в кресле в портике храма Весты, это был самый красивый храм на площади Кремоны. В хорошую погоду Цезарь мог встречаться с просителями и у торговых рядов прямо под открытым небом, но сегодня с утра шел мелкий дождь, поэтому Цезарь со своей свитой расположился под крышей портика храма Весты.
Просителей, как всегда, было довольно много. Тут же толпились любопытные и те, кто сопровождал жалобщиков, многие из которых приехали издалека. Люди с раннего часа занимали очередь у ступеней храма Весты, ожидая, когда жрецы вынесут из святилища роскошное судейское кресло Цезаря. Сегодня все происходило как всегда.
Цезарь пришел пешком из цитадели Кремоны и занял свое место в судейском кресле. Цезаря сопровождали два писца, четверо телохранителей, слуга с зонтом и глашатай. Порой компанию Цезарю составляли два-три его близких друга, которые никак не влияли на его судебные решения, но имели право давать советы. В это пасмурное декабрьское утро в свите Цезаря оказались Курион и Марк Антоний.
Цезарь восседал в кресле, сбоку от него на низеньких скамеечках сидели писцы, по сторонам расположились вооруженные воины. Глашатай стоял чуть впереди, по одному вызывая просителей и представляя каждого из них Цезарю. Курион и Марк Антоний стояли за спиной у Цезаря.
Очередь продвигалась быстро, так как Цезарь привык делать любые дела без малейших проволочек. К тому же сегодня Цезарю не хотелось задерживать людей под дождем.
Когда подошла очередь Стаберия, его буквально затрясло от сильнейшего волнения. Ростовщик уцепился за мой плащ, как клещ, и потащил за собой к ступеням храма. Поднимаясь по ним, Стаберий громким шепотом умолял меня быть рядом, пока Цезарь не прочитает его прошение. Глашатай, остановив Стаберия на верхней ступеньке, спросил у него имя и род его занятий. При этом глашатай добавил, что жалобщик должен сам вручить Цезарю свое прошение и никаких сопровождающих с ним быть не должно. «Таковы правила, друг мой», – сказал глашатай, мягко и настойчиво оттесняя меня назад.
Стаберий побледнел и, казалось, вот-вот рухнет в обморок. Ростовщику было страшно от того, что он накатал жалобу на родственника Помпея Великого. Захочет ли Цезарь вникать в это дело и ссориться из-за него с Помпеем?
Подтолкнув Стаберия к сидящему в кресле Цезарю, глашатай зычно объявил его, назвав по имени.
Часто кланяясь и что-то бормоча, Стаберий дрожащей рукой протянул Цезарю небольшой папирусный свиток. Цезарь взял свиток и развернул его. Читая прошение, Цезарь краем глаза увидел, что Стаберий опустился перед ним на колени.
– Встань, гражданин, – негромко сказал Цезарь, не прерывая чтения, подкрепив свои слова властным жестом руки.
Стаберий выпрямился. Он выглядел жалким и испуганным.
– Я обязательно разберусь с твоим делом, гражданин, – промолвил Цезарь, сворачивая папирус в трубку и передавая одному из своих писцов. – По возвращении в Рим я привлеку Гая Меммия к ответу. Можешь идти, гражданин.
Стаберий низко поклонился и попятился обратно к ступеням.
Заметив в толпе меня, Цезарь велел глашатаю пригласить меня вне очереди.
– На кого жалуешься ты, Авл Валент? – обратился ко мне Цезарь, когда я предстал перед ним.
Я коротко объяснил Цезарю, что привело меня на площадь в это утро.
– Твое участие в деле этого ростовщика весьма похвально, Авл, – улыбнулся Цезарь. – Без тебя Стаберий наверняка и не отважился бы на такой шаг. Прошу тебя, останься. Мне нужно поговорить с тобой.
Слегка поклонившись Цезарю, я отошел в сторонку, встав позади его писцов.
Процедура подачи жалоб продолжилась. Глашатай привычно и деловито объявлял просителей, которые по одному приближались к Цезарю и вручали ему свои прошения. Какие-то жалобы были написаны на восковых табличках, какие-то на листах папируса. Если Цезарь не мог разобрать чей-то почерк, он просил жалобщика, чтобы тот сам огласил текст прошения. Ни одному просителю Цезарь не отказывал в содействии.
Очередь из просителей быстро таяла. Когда остались последние три человека, к Цезарю вдруг приблизился стройный юноша, темноволосый, с прямым носом и смелым взглядом больших карих глаз. Он был одет в длинную серую тогу и коричневый плащ, плотно обернутый вокруг тела. В левой руке юноша держал довольно увесистый папирусный свиток, более похожий на книгу, чем на короткое прошение.
Лицо этого юноши показалось мне знакомым. Определенно, я с ним где-то встречался! Я напряг свою память и вспомнил. «Да это же Луций Сцевола! – пронзила меня быстрая мысль. – Приятель старшего сына сенатора Меммия! Сдвинутый на тираноборчестве придурок!»
Моя рука машинально потянулась к небольшому ножу, оставленному мне в подарок Белкиным и с которым я не расставался.
Дальнейшее произошло неожиданно и стремительно.
Луций Сцевола поклонился Цезарю, левой рукой протянув ему свиток, а правой ловко выхватив из середины свитка кинжал с узким лезвием. Никто из телохранителей Цезаря не успел вовремя отреагировать на это. Гибкий и проворный Луций Сцевола метнулся к Цезарю, замахнувшись на него кинжалом. Одновременно прозвучали громкие предостерегающие возгласы Куриона и Марка Антония.
Времени на раздумья не было. Я уверенным движением метнул нож, как меня обучили в гладиаторской школе. Луций Сцевола с предсмертным хрипом повалился к ногам Цезаря, как подрубленный кипарис. Нож пробил ему шею под левой скулой. Подоспевшие телохранители запоздало пронзили мечами распростертого на каменных плитах Луция Сцеволу.
Заметив в толпе быстрое движение, два человека в темных плащах бросились наутек, грубо расталкивая людей, я ринулся вдогонку за одним из них. Я настиг беглеца довольно далеко от форума на углу какой-то узкой улицы, когда тот упал, поскользнувшись на гладких камнях мостовой. Я схватил упавшего за одежду и сдернул капюшон с его головы. Передо мной был Публий, сын сенатора Меммия.
