— Вырисовывается занимательный сюжет: Галина Рябоконь уходит от Андрея Киреева к какому-то другому мужчине… Они ссорятся и… Ревность. Состояние аффекта. А кстати, вы не в курсе — кто бы это все-таки мог быть?
— Кто? — не понял я.
— Ну, этот другой мужчина? Кто он? Случайно… не вы ли? Может, у меня тут не один, а двое подозреваемых… хе-хе… ревнивцев. А, Цыбин?
Не знаю, как я пережил ту ночь.
Столько передумал, что, казалось, мозги уже наружу просачиваются. По-моему, я вообще не спал. Утром просто разжмурил глаза и, кое-как одевшись, поехал в Ботанический сад. К Зельдовичу.
Один ум хорошо, а два лучше. «Да и качеством повесомее, — думал я. — Все-таки Зельдович — научная величина. В отличие от меня. Может быть, он разберется с этой чертовщиной?»
Я верил Андрею. И не верил, что он убийца. Не такой у него характер, чтоб убивать женщину. Я верил также и Гале. Другой мужчина? У нее?! Бред! Наваждение какое-то.
А наваждения следует рассеивать ясным светом науки. Именно это я и намеревался сделать с помощью моего научного руководителя — Зельдовича Виктора Робертовича, доктора наук.
— Я понимаю вас, Цыбин. Понимаю, Антон, ваши чувства, — печально качал головой Зельдович. Только что я, замирая от надежд, изложил ему свой вопрос: могло ли так случиться в самом деле, что на землях Ботанического сада где-то высажено ядовитое растение — анчар, сгубивший Галину? — Увы, Антон! Я понимаю ваши чувства, но эта безумная, как вы говорите, догадка Киреева, боюсь… Это чистое безумие, без всякой догадки.
Поняв, что мне мало пустого утверждения, он сочувствующе склонил свою красивую седовласую голову и, вздыхая, медленно заговорил:
— В нашей коллекции около шести тысяч видов разнообразных растений со всех концов света — Вьетнам, Мадагаскар, Индия, Куба, Бразилия… Их привозили сюда из экспедиций, покупали и дарили ученые и правительства разных стран мира из всех уголков земного шара. Это живое хранилище тайн природы, настоящая кладовая. Да… Почему бы и не заваляться среди этих многочисленных тайн какой-нибудь одной, самой таинственной, не раскрытой еще никем и никогда?
Я энергично кивнул. Зельдович печально усмехнулся.
— Да. Но дело в том, что биологическая наука в принципе не знает ни одного — слышите, Антон? — ни одного настоящего анчара! «Анчар — древо яда», — такую сноску сделал Пушкин к своему знаменитому стихотворению. А вы знаете, какая это любопытная на самом деле была история? Я в свое время интересовался…
Литературоведы знают, что Пушкин часто пользовался иностранными источниками в своем творчестве. Он много читал, переводил, переосмысливал, заимствовал идеи. Но откуда он взял такую чудовищную штуку, как анчар? Выдумал из головы?
С каждой минутой Зельдович все сильнее увлекался и говорил жарче и выразительнее:
— Были исследователи, которые ссылались на некое французское стихотворение Мильвуа «Манценил»1812 года — дескать, в нем упоминается ядовитое дерево… Но манценил тот рос в лесах Латинской Америки, и чудесное древо это повергало путников в волшебный сон! То есть предание о нем описывает какое-то наркотическое воздействие, но никак не яд.
Потом специалисты раскопали другой источник пушкинского вдохновения — книгу «Ботанический сад» Дарвина. Предлагали в качестве прообраза также и работы английского поэта Кольриджа. Но в итоге оказалось, что первоисточником всех этих ссылок в литературе была мистификация. Так называемое «сообщение Фурша» — якобы голландского медика, служившего в колониях и наткнувшегося в своих исследованиях тропиков на ядовитое дерево, латинское название которого Александр Сергеевич наш и скалькировал на русский звучным «анчар».
Газетная утка, подписанная Фуршем, произвела сенсацию в Англии и была переведена на все языки мира. Пушкин читал перепечатку во французском издании.
Между тем, впоследствии было доказано, что само имя Фурша — выдумка. Личность мистификатора окончательно не установлена, но есть все основания полагать, что голову публике морочил некто Джордж Стивенс. Был такой комментатор Шекспира, ученейший человек, но со вздорным характером. Он был известен своим презрением к человеческому роду и часто шутил на тему наукообразной чепухи, в которую имела склонность верить необразованная толпа. Вот он-то и выдумал ядовитое дерево! Понимаете — выдумал! Взял и высосал из пальца, сидя у себя в имении перед камином. Нарочно, чтоб только посмеяться над всеми. И шутнику этому свято верили без малого тридцать лет!
Но уж теперь-то, в XX веке, мы с вами не будем поддаваться мистификации, Антон! — Зельдовичу, наверное, было жаль меня, но он продолжал вещать: — Да, вы можете напомнить мне о сумахе!.. Есть такая интересная группа древесных и кустарниковых растений — ботанический род сумахов. Некоторые из них декоративны, другие полезны дубильными веществами, и есть даже настоящий
После такой аргументированной речи мне оставалось только признать поражение. И уйти. Впавшим в отчаяние — вслед за моим несчастным другом Киреевым. Окаянный узел не желал развязываться.
Спустя неделю после встречи с Зельдовичем ко мне на работе подошел Аксенов — тот самый, кто обнаружил тело Галины. Поздоровался, спросил сигарету. Я ответил, что не курю. Тогда, немного помявшись, старик завел невнятный разговор, выспрашивая меня о настроении, о работе. Мне показалось, он просто хочет поддержать меня морально. Видимо, старик испытывал неловкость и, может быть, даже чувство вины за свои показания в прокуратуре.
— Ты, слышь, Антон, ты, если чего, не думай. Андрюха — парень хороший! — помявшись, заявил он.
— А я и не думаю, — сказал я. И соврал. Я только и делал последние дни, что думал. Если б только можно было выключить голову!
Глядя на мое мрачное лицо, Аксенов огорченно добавил:
— Это, конечно, если б знать бы! А так… Наговорил я там, конечно, следователю… Мне б помолчать, а я… Но ты это… Антон! Я все ж таки не болван какой. Я им не все там рассказал.
— Да? А что ж ты там такое не рассказал, Николай Степанович? — горько удивился я. Показания Аксенова о ссоре между Андреем и Галей укрепили следователя в подозрении относительно моего друга. Если б не болтливый старик — кто знает? Может быть, Андрея давно бы уже выпустили.
— Я им только про одну ссору сказал, — торжествующим шепотом сообщил мне Аксенов. И добавил — так, будто мне и самому обо всем известно: — А ведь у них разлад давно шел! С месяц уж, не меньше. С тех самых пор, как Галька профессору вашему приглянулась.
— Какому профессору? — не понял я.
— Ну, как какому? Зельдовичу вашему самому. Он же давно разведенный. Вот он Галке-то и давай клинья подбивать. Замуж ее звал. В свои хоромы пятикомнатные. Ухаживал за ней, в ресторан водил. Ну, что ему — он мужик богатый. Девки любят богатых… А ты что ж, не знал разве? — Аксенов испуганно моргал выцветшими голубыми глазками, а у меня внутри снова в который раз все перевернулось с ног на голову и полыхнуло тревожным огнем. Чтобы не видеть эти невинные до глупости стариковские глаза, мучающие меня въедливым вниманием, я просто развернулся и убежал. Глупо, недостойно. Но я больше не мог.
Мысли, сомнения, вопросы сводили с ума.
Сколько еще дурацких постыдных тайн раскроется в этом страшном деле?..
Я думал, я рассуждал, я пытался представить себе мотивы всех персонажей. Галина. Галина, видимо,
