чуть не захлебнулся. Он же весело смеялся надо мной. Когда мы, шутя, боролись с ним, он чуть не сломал мне руку. Когда кидали в цель ножи, то я порезал себе палец. Еще он предлагал мне покататься верхом или на колеснице. Я догадываюсь зачем, чтобы при падении я убился до смерти!
Лаодике от услышанного стало смешно и грустно.
Ее старший сын, оторванный от нее волею судьбы на несколько лет и общавшийся все это время с людьми простыми и незнатными, тем не менее приобрел столько полезных навыков, что к нему относятся с невольным уважением все ее приближенные. А Мнаситей прямо говорит, что не знает, какой получится из Митридата-старшего правитель, но воин из него будет отменный!
Ее младшему сыну не приходилось голодать, терпеть зной и холод. Не приходилось охотиться на диких зверей. Он вообще никогда не испытывал трудностей, живя во дворце, если не считать трудностями его частые болезни. Митридат-младший, при всей своей утонченности, знании наук и чтении трагиков, не способен на волевой поступок. И конечно же, не сможет возглавить ни войско, ни государство.
Царице не хотелось сознавать, что в этом только ее вина. Она не любила ошибаться и, тем более, признавать свои ошибки. Когда был жив ее муж, это служило поводом к их частым размолвкам.
— Тебе надо хоть немного походить на своего брата, сынок, — сказала Лаодика. — Ты должен научиться ездить верхом и непременно уметь плавать. Даже я могу держаться на воде. И Антиоха неплохо плавает, и Статира…
— Если это непременное условие, чтобы стать царем, я готов научиться плавать, — отозвался сын. — Ради этого я могу даже выучиться ездить верхом.
— Ты так хочешь царствовать? — удивилась Лаодика.
— Надеюсь, это не постыдное желание? — с вызовом промолвил Митридат. — Или я не царский сын?
— Хорошо, — пустилась на хитрость Лаодика, — Пусть знать Синопы решает, кому из вас двоих быть царем Понта, но при условии, что я буду соправительницей. И еще, сынок, ты должен научиться плавать, обращаться с конем и оружием, иначе войска будут против тебя.
Девичье лицо юного царевича озарилось восторженной улыбкой, глаза его засияли. Бросившись к матери, он стал целовать ее, называя разными уменьшительными прозвищами. Привыкнув добиваться всего своими капризами и непослушанием, зная слабость материнского сердца, миловидный проказник был уверен, что царство перейдет к нему. Соправительство матери казалось ему таким же естественным, как ее присутствие во дворце.
— Я могу уступить отцовский трон тебе, мамочка, сам готов сидеть рядом с тобой на стуле, — молвил Митридат, обнимая мать. — Важно, что на мне будет царская диадема. Лаодика не удержалась от смеха.
— Не зря тебя прозвали Добрячок! Ты необычайно щедр, мой милый.
— А ты самая красивая царица на свете, мама, — произнес Митридат, глядя Лаодике в глаза. При этом его пальцы гладили ей подбородок и щеки, касались шеи. — Я безумно люблю тебя!
Лаодика попыталась отстранить от себя сына, но он ловил ее руки, покрывая их поцелуями. Лицо его зарделось вожделенным румянцем.
— Ты опять, Митридат! — Голос царицы был суров и непреклонен. — Я уже говорила тебе, что это между нами недопустимо, и повторяю еще раз. — Лаодика сделала ударение на слове «это».
— Пора бы тебе усвоить, что сын не может и не должен проявлять свою любовь к матери таким образом. Это дико и чудовищно! Пусти же меня во имя всех богов! Лаодика вскочила, оттолкнув сына от себя. — Митридат, насупившись, пробурчал:
— В тринадцать лет мне это было можно, а в пятнадцать стало нельзя. Ты разлюбила меня, так и скажи. Теперь ты любишь моего старшего брата.
Лаодика заметалась по комнате, то прижимая руки к груди, то к пылающему лицу: слова сына, брошенные с обидой, угодили в цель! Царицу жгло раскаяние, мучил стыд. И тут она сама виновата! Как ей выходить из этого?
Сын мой, — Лаодика старалась говорить спокойно, — я всегда желала тебе блага и всегда любила тебя больше твоих сестер.
Мне хотелось самой направлять твои первые шаги по жизни, хотелось избавить тебя от ошибок и тяжких раскаяний. В результате я сама обрекла себя на тяжкие раскаяния.
Царица замолчала, не зная, как продолжить, какими словами объяснить, что белое на самом деле является черным.
— Тебе же скоро шестнадцать, Митридат, — вновь заговорила Лаодика, останавливаясь перед сыном. — Неужели я должна растолковывать тебе столь очевидные вещи! Только у варваров отец спит с дочерью, а сын с матерью. Ты же эллин, а не варвар.
— Но ты сама…
— Да, сама! — перебила сына Лаодика. — Потому что не хотела, чтобы о таких отношениях между мужчиной и женщиной ты узнавал от рабынь, готовых растлить тебя, или от сверстников, способных опорочить и самое прекрасное в любви. Я думала, твой отец расскажет тебе об этом, когда придет срок, но злой рок отнял его у нас. Поверь, я не хотела переступать запретной черты, когда обнажалась перед тобой в бане, показывая и рассказывая, как мужчина должен обладать женщиной, любимой женщиной. Все получилось само собой. Я же не из железа, Митридат, и не всегда вольна над собой.
Лаодика умолкла, ожидая, что сын скажет ей на это.
— Я тоже не из железа, — мрачно вымолвил Митридат и ото шел к своему ложу.
— Ты мужчина и должен быть сильнее, — сказала царица. Сын пропустил ее слова мимо ушей, отправляя полной горстью изюм себе в рот.
Лаодика повернулась и вышла из комнаты.
«Пусть подумает в одиночестве над моими словами, — думала она, направляясь к дочерям. — И почему благо вдруг оборачивается таким злом? Не иначе, кто-то из богов завидует мне!»
Вечером, расставаясь со старшим сыном, царица, как обычно, поцеловала его, прижав к груди. Наверно, это получилось у нее излишне пылко, потому что Митридат ушел от нее заметно смущенный.
«Что за наказание, — размышляла Лаодика, лежа в постели, — один сын беззастенчиво добивается моего тела, другой, случайно добившись, теперь сгорает от стыда».
Ее саму жег запоздалый стыд за ту мягкость, когда она уступала младшему сыну, с недетской настойчивостью просившегося с ней в баню или на ее ложе. И почему-то в ней не было раскаяния после соблазнения своего старшего. Она даже выстроила целую цепочку оправданий.
Прошла зима.
С началом весны поползли слухи о войске, собравшемся в горах и готовом идти на Синопу.
— Твои сторонники не теряют времени даром, — сказал как-то Мнаситей старшему сыну Лаодики, — но и ты имей в виду, если варвары нападут на нас, твоя голова живо скатится с плеч.
Митридат ничего не ответил македонцу. До него слухи доходили в последнюю очередь. Мать старательно оберегала его от них.
Видя вокруг в основном враждебные лица, Митридат находил отдохновение лишь у сестер.
Глава седьмая. АНТИОХА
— Что за разговоры ходят вокруг твоей женитьбы на одной из дочерей Багофана? — спросила Антиоха, подозрительно глядя на брата.
— Ты шутишь? — Митридат недоуменно смотрел на сестру.
Он только зашел к ней в гости, а она сразу ошарашила его таким известием.
— Мне не до смеха, дорогой брат, — решительно отрезала Антиоха. — Тебе, думаю, тоже будет не смешно, когда ты увидишь свою нареченную без одежд. Дочери Багофана больны какой-то кожной болезнью, у них пятна по всему телу. Это не проказа, но тоже что-то ужасное.
Митридат нахмурился.
— Откуда ты узнала об этом? — спросил он.
