— Клава вышла замуж за Гаврилова, у нее дочь Юлька. Живут в Москве. Там и Люда…
Софья Алексеевна ушла отдыхать. Братья еще пошептались, и Костя сказал на прощанье:
— Мишка, ты теперь дядя. Но к лету будешь отцом, верь слову доктора!
— Шутишь?
— Да какие там шутки! Скажи лучше, кого ждать будешь?
— Сына бы, Костяра!
— Очень хочешь сына — будет дочь! Примета верная, без ошибки!
— Ну спасибо за хорошую весть! И дочурка — прекрасно! А то мы всё как бобыли. Глядишь, доживем и до сына?
— Все в ваших руках, товарищ генерал! — Костя смешно откозырял и ушел в угольную черноту ташкентской южной ночи.
Долго сидел Фрунзе, думая о словах Кости, которые разбередили сердце.
Сиротинскому надо поручить найти дом: нельзя Соню беспрерывно возить в вагоне, — он сделал пометку в блокноте.
«Дорогая мама! — бисерным почерком накидал он на бумаге. — Пишу тебе в первый раз после долгого, долгого перерыва. Ты уже, конечно, знаешь, что я в Ташкенте и состою в роли командующего армиями Туркестанского фронта. Как видишь, я был вынужден силой обстоятельств подвизаться на военном поприще…»
Над картой Туркестана Фрунзе и Новицкий провели не один день. Республика была огромная — больше Европы. Она включала пять областей: Закаспийскую, Самаркандскую. Семиреченскую, Сыр- Дарьинскую и Ферганскую. Иначе говоря, теперешние Узбекистан, Туркмения, Таджикистан, Киргизия и часть Казахстана. И до последних дней в центре республики располагались две монархии: Хива и Бухара.
Правда, хивинское ханство было ликвидировано, когда Фрунзе ехал из Оренбурга к Актюбинску: 1 февраля 1920 года. В тот день были разгромлены банды басмачей Джунаид-хана — ставленника англичан в фактического хозяина Хивы. Теперь в Хиве — в центре Хорезма — готовился народный съезд — курултай; он и должен был определить государственный статут в древнем хорезмском оазисе.
А в Бухаре, как и прежде, сидел эмир Сеид-Алим-Тюря-Джан — офицер из свиты его величества, воспитанник пажеского корпуса, фаворит Николая Второго, подарившего ему роскошную виллу в Ялте.
Романова расстреляли на Урале, Колчака — в Иркутске; Деникин продолжал бежать по Кубани к Новороссийску. Юденич спешно убрался в Данию. А тут? Такое не укладывалось в голове у многих! Тут — в окружении голодных дехкан, бок о бок с Красной Армией, почти рядом с Ташкентом — державный эмир с гаремом; сытая его свита; вопли горластых муэдзинов в честь своего повелителя. Великолепие двора, грозные телохранители и покорное смирение черни. Словом, еще не вырванная страница из «Тысячи и одной ночи»!
Конечно, эмир был обречен, но еще не вышел ему срок. Революционная ситуация лишь назревала в его владениях. Он жестоко подавлял всякое проявление освободительной борьбы, и тюрьма его была переполнена коммунистами. Бухарские большевики работали в глухом подполье, но их голос слышали в соседнем Чарджуе товарищи по оружию, которые не могли мириться с монархией в тесном кольце красных знамен пролетарской революции.
Однако у Фрунзе не было оснований для штурма Бухары: эмир формально не вел войны с Советской Россией, хотя под ружьем у него находилось до 40 тысяч солдат, натасканных английскими и афганскими офицерами. И с этой реальной силой контрреволюции в Туркестане надо было считаться.
— Драться будем непременно, — сказал Фрунзе Новицкому. — Но не сегодня. Мы поддержим народное восстание в Бухаре, как только оно вспыхнет. Сейчас же надо зорко охранять железную дорогу и водную магистраль Амударьи, чтобы лишить эмира военной помощи из-за границы… Давайте поглядим, что у нас в Семиречье.
В распоряжении командующего Туркестанским фронтом числились три стрелковые дивизии, железнодорожная охрана, бронепоезд «Красная Роза», небольшой парк автомобилей и броневиков, радиостанция и два авиационных отряда на пути из Самары: Михаил Васильевич с трудом отбил их у главкома Каменева.
Все это составляло тысяч двадцать, раскинутых по краю от Красноводска до Верного, от Аральского моря до Кушки. 3-я дивизия дислоцировалась в Семиречье, но она была сильно засорена чужаками, наспех мобилизованными в дни крупных боев с бандами атаманов Анненкова и Дутова. Сейчас ее приводили в порядок: чистили от кулаков и подкулачников, сбивали в новые полки и роты и подкрепляли вооружением.
— Первый удар нанесем севернее и восточнее Верного, где белые надеются на объединение с остатками колчаковской армии в Сибири, Срочно подготовьте шифровку Тухачевскому: пусть он немедленно двинет для подкрепления нашей дивизии крупный подвижной отряд от Семипалатинска на Сергиополь. Я с ним договорился, и он это сделает оперативно. И еще одно, Федор Федорович: обратимся к войскам белых через головы их атаманов с предложением сложить оружие.
2 марта 1920 года Михаил Васильевич написал воззвание к семиреченскому казачеству и таранчинскому народу. Как командующий вооруженными силами Туркестана и сам сын Семиречья, он предлагал мирно кончить кровавую тяжбу и гарантировал полную безопасность и прощение всем, кто безоговорочно признает Советскую власть, покорится ей и сложит оружие.
Фурманов со своими политотдельцами перевел воззвание на несколько местных языков и разбросал его над фронтом с самолетов. Семиреченцы стали переходить на сторону Красной Армии и даже сколотили отряды для разгрома белых. 21 марта 1920 года Фрунзе начал решительное наступление против Анненкова и Дутова. И через восемь дней атаманы были отброшены на Китайскую территорию.
Через два месяца Семиречье снова привлекло внимание командующего Туркестанским фронтом. Там начался мятеж. Его спровоцировали белые офицеры, кулаки и эсеры. Поводам послужил отказ некоторых батальонов подчиниться приказу о переводе в Ташкент. К счастью, все дело закончилось в пять дней. И уже 17 июня Михаил Васильевич объявил в приказе, что «части Верненского гарнизона без давления извне вернулись на путь революционного порядка».
Конечно, горячие головы хотели бы обвинить начдива-3 Ивана Белова и председателя Военного совета дивизии Дмитрия Фурманова в том, что они слишком долго митинговали с мятежниками вместо того, чтобы «власть употребить». Но ситуация действительно была сложная: они не хотели кровопролития и сами едва не поплатились жизнью. И победило все же их пламенное слово, а не сила оружия. Фурманов подробно и обстоятельно описал верненские события в большом романе «Мятеж».
Самой трудной оставалась проблема борьбы с басмачеством. Федор Федорович занимался ею четвертый месяц, беспрерывно отражал бандитские налеты на гарнизоны и на железную дорогу. И охотно разговорился, когда Фрунзе спросил его:
— Каково же ваше мнение об этом движении?
— В аспекте чисто военном — это партизанщина, так как в очень редких случаях мы сталкиваемся с крупными формированиями басмачей. Но по всему краю их десятки тысяч. И на вооружении у них английские винтовки, в том числе и одиннадцатизарядные карабины Дисермента. Тактический прием: неожиданность, стремительность, отличная маневренность. И — беспощадная расправа с нашими людьми (они почти не берут пленных!) и с населением, если оно оказывает поддержку Красной Армии.
— Род войск?
— Почти сплошь кавалерия. В местной одежде: тельпек, халат, чуни. Стоит такому басмачу скинуться с седла, спрятать коня и винтовку, и он тотчас же затеряется в массе дехкан с мотыгой. И никто его не выдаст… А кони отличные, особенно ахалтекинцы. Мы недавно отбили с десяток, так загляденье, Михаил Васильевич, честное слово!
— Понимаю! Нам самим придется ставить конные заводы, чтобы пересадить на отличных местных коней пограничную стражу, как только расправимся с басмачеством… Ну, а что применимо в здешних условиях из опыта Восточного фронта?
— Огневой, смелый марш чапаевских отрядов! Бронепоезд хорош лишь для обороны транспортных узлов и для поддержки отрядов, если они действуют в зоне железной дороги. Артиллерия весьма уязвима в
