прикрикнула на него:
— Встань и иди танцевать! И притворись трезвым! Слышишь, Павел!
Орич вздрогнул, выпрямился, потом грустно сказал:
— Заметь, Андрей, мужчина кончается, когда его начинают любить материнской любовью. Его учат с утра до вечера и набивают такую оскомину, что поневоле возненавидишь всех женщин в мире! Ну скажи мне, Вера, с кем я пойду танцевать? Танцевать можно только с той женщиной, которая нравится. Но Нина Сергеевна не пойдет танцевать со мной. Она будет танцевать с Улыбышевым. А с другой — у меня ноги не пойдут. Нет, я лучше еще выпью.
Он высосал вино и опустил голову на грудь, продолжая бормотать, — теперь Андрей улавливал лишь отдельные его фразы.
— Завидую. Завидую и протестую! Если каждый кандидат — талант, так мы были бы обеспечены гениальными изобретениями. Но кандидатов уже сто тысяч, а изобретателей все равно нет. Так почему же мне отказывают в почете, в государственной пенсии, причитающейся кандидату с молодых лет?
— Вера, успокой его! — попросил Андрей.
Велигина заговорила с Павлом, и пьяная гримаса сползла с его лица, он встал и пошел к другому концу стола, дирижируя и запевая:
Орленов хотел уже подняться и увести жену, когда через зал к нему направился служитель, издали подавая знаки. Подойдя к Орленову и наклонясь над самым его ухом, служитель сказал:
— Георгий Емельянович просит вас подняться в лабораторию номер двенадцать. Там что-то произошло.
Орденов вскочил. Служитель укоризненно взглянул на него. Он спохватился и как можно небрежнее сказал жене:
— Нина, мне надо на минутку пройти к Георгию Емельяновичу…
— Ох уж мне эти дела! — вздохнула Нина. — Будь осторожен! Обо мне не беспокойся. Борис Михайлович проводит меня.
Улыбышев молча склонил голову.
В лаборатории пахло горелой резиной, дымом и горьковатым запахом озона.
Орленов молча рассматривал повреждения.
Башкиров и начальник лаборатории, без пиджаков, в рубашках с расстегнутыми воротниками, возились у стены, где были смонтированы измерительные приборы. Различные циферблаты и длинные стеклянные трубки, вертикальные и горизонтальные, наполненные газами или парами ртути, светились разноцветными лучами, затемняя сияние ламп. Башкиров, наклонившись, разогревал паяльной лампой концы трубок. Начальник лаборатории, стоя рядом на коленях, заменял в одном из приборов индикатор. Этот прибор был изуродован, точно взорван изнутри.
Дальний угол лаборатории, где на ребристых фарфоровых подставках изоляторах мерцали медные шары мощного разрядника, почернел от копоти. Оборванные, обгоревшие провода свисали змеями. Как видно, именно в этом приборе произошло короткое замыкание тока высокого напряжения и молния вырвалась из плена наружу… Ученые погасили пожар, но огонь наделал немало бед. Пена из огнетушителей все еще расплывалась мыльными хлопьями на полу и на приборах. Лица у Башкирова и у начальника лаборатории были недовольные, хмурые, даже чуть напуганные, как бывает всегда, когда подвластная, казалось бы, сила вдруг вырывается из-под контроля.
— Что случилось? — машинально спросил Орленов.
— Фу, замучились! — проворчал Башкиров, с натугой разгибаясь и потирая поясницу. — Замыкание. Половина приборов вышла из строя…
Вся аппаратура для научного опыта создается обычно самими экспериментаторами, и посторонний человек в ней даже не разберется. Поэтому им самим и приходилось исправлять разрушения.
Орленов расстегнул пиджак и принялся за работу. Тут было много приборов, которые приготовил он сам, надо самому и исправить их.
— Бросьте, — сказал Башкиров, выключая паяльную лампу. — Мы почти все сделали. — Лампа тихо засвистела и погасла, сразу стало как будто светлее. Ее мерцающее пламя затемняло свет газовых приборов и люминесцентных ламп. Башкиров снова потер поясницу, — ему при некоторой тучности было трудновато ползать по полу. — Откройте-ка окна!
Орленов распахнул окна и с удовольствием вдохнул свежий воздух. Начальник лаборатории, обрадованный перерывом, тоже распрямился и подошел к столу. Башкиров ощипал обгоревший при тушении пожара рукав сорочки и надел пиджак. Пошарив по карманам и закурив, он окликнул Орленова.
— Вот что, дорогой мой, — ворчливо сказал он, — пока что ваша схема пропуска токов высокой частоты через кабель, находящийся под напряжением, небезопасна. Видите, что может случиться даже в лаборатории, когда имеешь дело с большими напряжениями! — Он обвел широким жестом стены и приборы, и Орленов понял, что директор раздосадован больше, чем хотел бы показать. — А если такое дело — я имею в виду замыкание — случится на тракторе? Помните, вы рассказывали, как сгорел фашистский связист?
Орленов вздрогнул. Это воспоминание никогда не оставляло его.
— Улыбышев тоже жалуется на кабель, — сказал начальник лаборатории. — А ему приходится быть особенно осторожным. Ведь электрический трактор будет работать под большим напряжением.
— А разве трактор уже в состоянии готовности? — спросил Орленов.
— Осенью начнутся испытания, — сказал Башкиров. Он внимательно, каким-то оценивающим взглядом осмотрел Орленова и вдруг заявил: — И вам, Андрей Игнатьевич, придется немедленно выехать в Верхнереченский филиал, чтобы на месте провести всю работу по автоматизации управления подстанцией на расстоянии. Вы эту схему предложили, вы и должны изготовить приборы. И вполне безопасные! И испытать их. Вы понимаете, как это важно?
Он присел, отдыхая, на край стола. Орленов молчал, разглядывая разрушения. Башкиров ждал, что его предложение вызовет у Орленова взрыв восторга. Помогать при создании электрического трактора! Что может быть почетнее и приятнее для молодого ученого! И директор с недоумением посмотрел на своего ученика.
— Я не хочу туда ехать, — тихо сказал Орленов.
— Как это — не хочу? — резко отталкиваясь от стола и выпрямляясь, опросил Башкиров. — Мы обсуждали вашу кандидатуру с секретарем партбюро, да и Улыбышев не может пожелать лучшего! Вы обязаны оснастить его трактор самыми современными приборами! И что вас держит здесь? Лаборатория там есть, схема вами придумана, помощники тоже найдутся! Или вы боитесь потерять квартиру?
Орленов молчал. Не мог же он сказать, что ему не нравится ухаживание Улыбышева за его женой. Это было смешно, а кому же хочется показаться смешным?
Башкиров меж тем сурово продолжал:
— Ну, вот что, Андрей Игнатьевич, я не вижу никаких разумных причин вашего отказа, а неразумные причины вы таите про себя. Значит, будем считать, что разговор окончен. Идите. Выехать надо немедленно.
— Но не завтра же! — взмолился Орленов.
— Но и не через неделю! — с ударением ответил Башкиров. Сам он не любил долгих сборов, а для решения интересной задачи мог немедля ринуться хоть на Северный полюс. — Будем считать, что через три дня вы отправитесь. Передайте мой привет и извинения Нине Сергеевне. А может быть, мне или жене позвонить ей, — вдруг подозрительно взглянул он на Орленова, который тоже поднялся. Может быть, Нина Сергеевна вас не отпускает? С руководством ее института я договорюсь. Ей разрешат отпуск до сдачи диссертации! — видя, что Орленов молчит, он недовольно сказал: — Ну, приступим, Илья Матвеевич! Надо
