коротенькое узенькое платьице, туфли на низком каблуке? А может быть потому, что она убрала волосы иначе — уже не короной вокруг головы, а пучком? Как там ни считай, но она выглядела сегодня девочкой- простушкой, и от этого была значительно милее.
Андрей невольно вспомнил Нину, какой видел ее в последний раз. Нина уехала в Москву. Было похоже, что Улыбышев уже начал праздничное шествие к славе и не собирается останавливаться на полпути или возвращаться обратно. Если бы Андрей не знал простодушия Марины, он подумал бы, что она сознательно делает все не так, как Нина. И одевается, и смотрит, и говорит. Впрочем, кто поймет девушек?
Он прокашлялся и сосредоточил все внимание на номерах вагонов. Марина тихо спросила:
— Вы устали?
— Начальству таких вопросов не задают, — ворчливо ответил Андрей. — Начальство само знает, когда ему отдыхать, а когда работать. Пришли. Давайте ваш чемоданчик.
Она не пожелала принимать его помощь. Крепкие загорелые руки взялись за поручни, и через секунду она потянулась сверху, чтобы помочь ему. Пыхтя и отдуваясь, — каждое движение давалось еще с трудом, — он прошел по коридорчику в купе. Марина сейчас же выбежала за водой.
— Если вы станете носиться со мной как с писаной торбой, то немного мы наработаем! — с осуждением сказал он, отпив полстакана.
Она расстроилась, отчего лицо ее стало еще милее. Тогда он совсем рассердился.
— Перестаньте смотреть на меня как на больного! Благотворительность уместна на курорте, а мы на работе!
Лицо Марины потемнело, глаза приняли упрямое выражение.
— Вам бы следовало полечить характер! Будь я на месте врача, я бы обрезала с него все колючки.
Такой она нравилась Орленову больше. И все же они уселись в противоположных углах, надувшись… Потом Орленов сказал:
— Хватит ссориться, подумаем, с чего мы начнем нашу работу.
Этот призыв прозвучал как сигнал к перемирию. Удивительное ощущение дает нам наша работа! Она объединяет самых различных людей, она сглаживает острые углы характеров, заставляет забывать о личных неприятностях, одним словом, она является лучшим лекарством от многих недугов.
Не прошло и минуты, а Орленов и Чередниченко уже беседовали, как самые лучшие друзья. Они и не заметили, как тронулся поезд.
В десять часов вечера они вышли на Левобережной. Было темно, маленькая станция казалась единственным светлым пятном в темной степи, и у обоих приезжих возникло такое ощущение, что они тут никому не нужны. Марина зябко поежилась. Орленов вглядывался в темноту, окружавшую станционные домики. Ничто так не сближает, как одиночество, разделенное вдвоем.
— Что же, пошли! — предложил Орленов. — Если в мире осталась хоть капля уюта, я разыщу ее и отдам вам!
Марина благодарно взглянула на него. В темноте ее глаза расширились, от них исходило сияние, словно в глазах на мгновение отразились звезды. Он отвернулся.
Быть резким, насмешливым ему уже не хотелось. Не те обстоятельства! Он увлек ее в эту поездку, в которой не было ничего привлекательного. Более того, результатом такой поездки могла быть крупная неприятность. Ему же никто не поручал контролировать деятельность Улыбышева. Спорить он мог, но контролировать? По какому праву?
Они перешли через пути. Было приятно почувствовать впервые после выхода из больницы, что не ты, а другой нуждается в помощи, и ты можешь оказать ее. Марина невольно уцепилась за рукав Орленова и шла чуть позади, как послушное дитя, подчиняющееся старшему. В этом было нечто новое. В последнее время он так привык, что она командует, а он подчиняется, что девяносто процентов его грубости порождалось чувством сопротивления. Поскольку теперь его авторитет был утвержден, не было смысла оставаться грубым. И они мирно брели в темноте, среди предметов, обретших неверные формы. Вот вырос какой-то усеченный конус, а приглядишься — это стрелочник в брезентовом плаще; вот стоит дерево, однако это всего-навсего железная опора высоковольтной линии…
Пассажиры, их вышло не много на маленькой степной станции, уже исчезли — их-то ждали, не то что Орленова и Чередниченко, — и платформа опустела. Андрей вывел Марину за станцию на базарную площадь, где пахло яблоками и соленой рыбой и под ногами шуршали арбузные корки. У одинокого фонаря стояли машины, как кони у коновязи, уткнувшись радиаторами в столб. Тут были и легковые, и грузовики, но не было той, которая ожидала бы Орленова.
Вокзальная дверь открылась, и в струящемся свете и табачном дыме на площадь выплыли несколько человек. Они разговаривали громкими голосами, привычными к степному простору, но здесь казавшимися неуместными.
Орленов остановил свою спутницу:
— Подождите, может быть, найдутся попутчики.
Люди шли к машинам. Когда они остановились под фонарем, у которого отдыхал табун механических коней, Орленов спросил:
— Нельзя ли с кем-нибудь доехать до колхоза «Звезда»?
От толпы отделился высокий, широкоплечий человек и направился к приезжим. Он шел, вытянув голову, нагнувшись, пытаясь еще издали разглядеть мужчину и женщину. Потом он вдруг остановился, выпрямился и сказал удивленно-веселым голосом:
— Вот это встреча! — И сразу вслед за этим чеканно, официально: — Здравия желаю, товарищ капитан! Старший сержант Мерефин по вашему вызову явился!
Орленов, с таким же любопытством вглядывавшийся в неясные очертания человека, чуть освещенного тусклым фонарем, вскрикнул и шагнул к нему. Марина с некоторым чувством неловкости наблюдала, как взрослые мужчины бестолково кричали, хлопали друг друга по плечам, целовались, потом отступали на шаг и снова принимались разглядывать друг друга. Они вели себя совсем как школьники, отличаясь разве тем, что целовались, а школьники не любят целоваться.
Мерефин понравился Марине — высокий, чуточку грузный, черный и веселый, похожий на цыгана, с резким запоминающимся лицом, испещренным оспинками, он то и дело взглядывал на нее, ожидая, когда Орленов догадается представить спутницу. Но Орленов молчал, и бывший сержант наконец заговорил, шумно, порывисто:
— Эх, знал, знал я, что все врут про вас, будто вас током убило! Уж если через войну прошли, так тут под ток становиться не дело…
— Было, было, сержант, — устало сказал Орленов.
— Но ведь не сами же? — с каким-то испугом спросил Мерефин.
— Несчастный случай, Михаил Матвеевич, — слишком торопливо ответил Орленов.
Мерефин замолчал, будто понял, что коснулся запрещенного. Но он не мог стоять спокойно. Все еще переживая встречу, он обернулся к стоявшим в отдалении товарищам и принялся объяснять им то, что они и сами отлично видели.
— Ведь только случайно встретились, а? «Нельзя ли, говорит, доехать?» Смотрю и глазам не верю! Ведь наш же капитан! Пять лет не видались! — Потом, указывая поднятыми бровями на Марину, он спросил: — А это кто же?
— Да, познакомьтесь, — испытывая какую-то неловкость, ответил Орленов. — Наша сотрудница Марина Николаевна Чередниченко.
Мерефин бережно сжал маленькую теплую руку девушки в своей огромной ладони. Затем он подхватил чемоданчик Орленова, протянул его, не глядя, назад в услужливые руки шофера, сам взял чемодан Марины и шагнул к легковой машине, дверцы которой открылись словно бы сами собой.
Усаживаясь, Марина услышала, как Мерефин вполголоса спросил:
— Жена, Андрей Игнатьевич?
— Нет, — сухо сказал Орленов.
— Ну нет, так будет! — весело сказал Мерефин и, когда Орленов недовольно повел плечами, добавил: — А вы в глаза посмотрите ей! Она вас уже заарканила.
