— А Улыбышев тоже здесь? — спросила Марина, осторожно опуская свой ящик на землю.
— Да, — коротко ответил Орленов. Они редко вспоминали бывшего директора филиала. Само воспоминание о нем вызывало чувство неприязни и досады. Но появление Улыбышева здесь, в роли испытателя, было для Марины непонятно. Хотя она и слышала, что Улыбышев проехал в степь, не останавливаясь на острове, но не поверила этому. Она вопросительно посмотрела на Андрея.
— Чему вы удивляетесь? — сказал он, следя краем глаза за вспаханной полосой, не покажется ли из- за горизонта трактор. — Улыбышев представил мотор для трактора новой конструкции. А каким бы он был конструктором, ecли бы не приехал посмотреть на его работу? Вы-то приехали?
— Я ничего не говорю, — обиженно ответила Марина. Сравнение с Улыбышевым показалось ей оскорбительным.
— Ну хорошо, не вы, так Пустошка приехал, — засмеялся Орленов, глядя, как инженер, кряхтя и не подпуская шофера, который пытался помочь ему, вытаскивает из кабины автомобиля тяжелую металлическую муфту. — Видите, как старается!
Федор Силыч швырнул муфту под ноги и сказал:
— Такие чудеса только в науке возможны! У нас на производстве этакому Улыбышеву за его проделки давно бы голову отвертели. А у вас прямо какое-то толстовское сообщество по непротивлению злу. Вот уж воистину житье мошенникам! Он у вас из кармана бумажник тянет, а вы же извиняетесь, что в бумажнике денег мало!
— Федор Силыч! — с упреком сказал Орленов.
— А что? Правда глаза колет? Я бы этого Улыбышева сначала вернул в его естественное состояние — определил младшим научным сотрудником в лабораторию да посмотрел, на что же он пригоден, а вы, с вашим либерализмом, оставили его в начальстве: можете, мол, продолжать, любезнейший Борис Михайлович! Калечьте молодежь, показывайте пример! Мы, мол, за такое строго не взыскиваем! Вот какие выводы можно извлечь из всего этого дела, — понятно вам?
Марина удивленно смотрела на этот внезапный фейерверк. Никогда еще, даже в самые трудные дни, Пустошка не выказывал себя таким злым, саркастическим, кровожадным. Но в глубине души она не могла не согласиться с инженером. Ее тоже покоробило, когда выяснилось, что Улыбышев отделался «легким испугом». Друзья-товарищи из руководства академии порадели Борису Михайловичу, и через месяц он вернулся в институт начальником лаборатории моторов. Туда же приткнули и Орича, который плыл теперь рядком с Улыбышевым, похожий на рыбу-лоцмана при акуле. Сам Улыбышев, произойди подобная метаморфоза с кем-нибудь другим, наверняка сказал бы, что «в датском королевстве не все благополучно!» Всепрощение среди деятелей науки действительно было сродни толстовству… Орленов хмуро молчал. С того самого дня, как Улыбышев был разоблачен, новый директор никогда не говорил о нем, — должно быть, боялся, что всякое слово будет принято за личный выпад. Он промолчал даже тогда, когда выяснилось, что Улыбышев приедет испытывать новый мотор трактора. Орленов просто устранился от участия в испытаниях, назначив председателем комиссии Горностаева. И это тоже было похоже на отступление…
Они не смотрели друг на друга, думая каждый о своем, надутые, недовольные. Любое воспоминание о бывшем директоре действовало, как яд, отравляя душу. А сегодня им ко всему прочему предстояло еще и встретиться с этим человеком.
В это время горизонт прочертила тонкая линия мачты. Она показалась за холмом на краю вспаханной полосы и стала быстро приближаться.
— Трактор идет! — обрадованно сказал Орленов.
Пустошка с неожиданной силой взвалил свою муфту на плечо и засеменил навстречу машине.
Орленов крикнул:
— Федор Силыч, подождите, трактор подойдет сюда!
Но инженер только взмахнул свободной рукой:
«Отстаньте!» — и продолжал шагать по полю.
— Он своего добьется! — с невольной завистью сказал Орленов.
Марина, иронически взглянув на директора, тоже подхватила свой ящик и пустилась вдогонку за Пустошкой. Орленов засмеялся и пошел следом, сохраняя необходимую для администратора солидность в движениях.
Впрочем, и он все ускорял шаги по мере того, как трактор приближался.
Эта машина ничем не отличалась от обычного дизельного трактора. Только мачта вверху, поворачивающаяся в разных направлениях, да кабель, что сматывался через ролик мачты на барабан, могли удивить постороннего зрителя. Далеко в поле стояла кабелевозка — дополнительный барабан на колесах, позволяющий новой машине уходить от подстанции на полтора километра. Это гениальное по простоте предложение позволило увеличить обрабатываемую одним трактором площадь с пятнадцати до двухсот пятидесяти гектаров, то есть до той нормы, которую трактор и может обработать в течение сезона.
Трактор приближался почти бесшумно. Слышалось только легкое жужжание, почти такое же, какое издают провода в тихий день. В закрытой кабине сидела девушка-трактористка в белом платье, как будто она нарядилась нарочно для контраста с теми трактористами, что работали неподалеку на тепловых машинах; те трактористы были в темных, измазанных маслом и керосином комбинезонах. Рядом с девушкой сидел начальник приемочной комиссии Константин Дмитриевич Горностаев.
За трактористом шла толпа испытателей. Было такое ощущение, что они бродят за машиной по полю, весь день, как пахари за плугом: лица запылены, обувь побелела, облачка пыли вспыхивали при каждом шаге, но глаза сияли. Да и не только испытателей привлекала машина. Все прохожие и проезжие сворачивали с дороги и торопились к удивительной машине, которая бесшумно и быстро отваливала в пять лемехов пласт жирной земли.
Орленов увидел, как колхозник на подводе, свернув с дороги, погонял лошадь, торопясь поравняться с трактором. Он понукал и размахивал кнутом, подъезжая по жнивью. Оказавшись рядом с машиной, он спрыгнул с телеги и пошел пешком, оставив лошадь, заглядывая на трактор и спереди и сзади, даже наклоняясь к земле, будто пытался выведать секрет работы чудной машины. Он был уже рядом с Орленовым, когда, не вытерпев больше, спросил у трактористки:
— Эй, хозяюшка, на чем же твой трактор работает?
И Орленов подивился озорному, но необыкновенно точному ответу трактористки, которая открыла на мгновение окно кабины, подмигнула колхознику и выпалила:
— На воде, отец, на воде!
Услышавшие ответ засмеялись. Да, впервые в истории земледелия тракторы работали на энергии, получаемой от воды. И это был шаг в будущее.
В это мгновение Орленов увидел свое прошлое.
В конце колонны пропыленных пахарей — так выглядели испытатели — шла Нина. Орленов посмотрел на нее с удивлением и горьким любопытством. Она пока еще не видела его, и он мог разглядывать ее милое лицо, не боясь встретить презрительную усмешку. Он не видел Нину год, и ему казалось, что он забыл ее, разве только по ночам вдруг вспыхивала тоска. Но то была скорее тоска тела, нежели души. Теперь он понимал, что кажущееся забвение было не чем иным, как хитростью ума. Он ничего не забыл, он тосковал о ней по-прежнему, только загонял эту тоску, как иной лекарь загоняет болезнь внутрь, отчего больному ничуть не легче, хотя внешних признаков хвори и нет.
Но эта Нина была иной, чем та, которую он знал. Он знал насмешливую, красивую, блестящую женщину, а перед ним шла по жнивью труженица, и не та труженица, какую изображает умелая актриса, — а Нина была хорошей актрисой и могла изобразить что угодно, даже любовь к труду, — а подлинная работница, целиком занятая своим, пусть и небольшим, но для нее крайне важным делом. Она и одета была соответственно. Куда девалась любовь к цветным платьям, к яркому шелку, к замысловатому покрою, таким одеждам, чтобы каждый, кто увидел, сказал бы: «У нее бездна вкуса!» На Нине были кирзовые сапоги, черная суконная юбка, плащ, из-под которого виднелась темная блузка, на голове простой берет. В руках она держала блокнот, счетную линейку и карандаш, через плечо висела полевая сумка.
Ах да, Нина — вычислитель! Она по-прежнему работает вместе с Улыбышевым и приехала сюда для того, чтобы произвести некоторые подсчеты работы трактора!
Орленов подумал об этом машинально, сравнивая в то же время Нину с другими женщинами,
