С миссией в ад

тщанием вывел:

«Прокуратор Святой инквизиции, Его преосвященство епископ Себастьяно Вазари»

До приема кардиналом Беллармино времени оставалось немного, но достаточно для того, чтобы дать на подпись набело переписанный приговор.

— Паскуале, я к епископу. Скоро буду, — отодвигая стул, сказал он.

Вазари нотария не задержал. Бегло пробежав по написанному, он похвалил Доменико за аккуратность и расписался.

— Возьми! — не притрагиваясь к приговору, потребовал он. — Отдаш кардиналу Беллармино.

Тополино кивнул. Но не уходил Вазари собирался было что-то сказать ему, но, видимо, раздумал.

— Все! — наконец, проговорил он. — Ступай с Богом, сын мой.

Доменико поспешил в судейскую. Входить не стал. Раздвинув портьеру, он крикнул:

— Паскуале! Пора!

Кардинал принял их тотчас же. Он долго, не поднимая головы, молчал. Беллармино целиком был поглощен чтением. Его пальцы нервно теребили розовую ленту, которой были повязаны труды Ноланца. Дочитав, кардинал по сонному, медленно положил скомканную им ленту на лежавшие перед ним листы.

— Да-а-а, — многозначительно протянул он и лишь после этого поднял на переминавшихся у его стола людей отсутствующий взгляд.

Глаза его были не здесь. Их куда-то в глухую глубину унесли непрошенные мысли.

— Принес?! — как невпопад спросил кардинал.

Тополино сообразил: вопрос к нему.

— Да, Ваше высокопреосвященство! — доложил нотарий.

— Вазари подписал?

Нотарий кивнул и, сделав несколько шагов вперед, положил перед ним лист с текстом приговора. Посмотрев на росчерк, Беллармино загадочно ухмыльнулся и не без потаенного умысла произнес:

— По поручению Его Святейшества я его утверждаю…

Его высокопреосвященство потянулся за пером. Затем размашисто, сверху, наискосок, уверенно написал:

«Утверждаю! Его высокопреосвященство, кардинал Роберто Беллармино».

И в этот момент звонарь церкви Санта Мария-Сопра-Минерва шесть раз бухнул по колоколу.

— Шесть часов вечера, 16 февраля 1600 года от Рождества Христова, — сказал кардинал и то же самое дописал под своей подписью.

Отложив роковой вердикт в сторону, Беллармино стал собирать в стопку, разбросанные по столу страницы рукописи обреченного еретика.

— Помочь, Ваше Высокопреосвященство? — вызвался нотарий.

— Нет! — коротко бросил кардинал.

А ему, Доменико, так хотелось взять их в руки. И хотя бы мельком посмотреть в них. Нет, теперь он их никогда не увидит. И те слова Ноланца — «У тебя, парень, будут мои бумаги» — ему, скорее всего, померещились. Он, наверное бы, так и считал не будь весьма красноречивых в своем молчании намеков обвиняемого. Даже сегодня, в последний день суда, Ноланец, дважды посмотрев на Тополино, переводил глаза на свои записи. Он явно показывал на них. А они лежали под ладонью кардинала… Теперь эти бумаги Беллармино — перед носом нотария — опять обвязывает лентой. Причем туго, изо всех сил. Как будто стягивает узлом горло врага.

— Паскуале! — зовет он. — Подойди!.. Возьми это… В них, в этих бумагах, жуткая ересь. Завтра ты лично бросишь их к безбожнику в костер…

— Есть, Ваше Высокопреосвященство!

Строго буравя канцелярщика, кардинал добавил:

— Я тебе доверяю, Паскуале. Ты преданный и честный христианин. Я это ценю… Поэтому требую, чтобы ни один листик отсюда не пропал. Ни одна живая душа к ним не должна прикоснуться.

— Есть Ваше Высокопреосвященство! — выпучив глаза, прохрипел растроганный канцелярщик.

— Последним их читателем должен стать огонь… На, возьми!

Паскуале перекрестился…

Теперь попробуй забери их у горбуна? Умрет — не отдаст. Нет, завладеть ими сегодня не удастся. А завтра будет поздно… И все-таки одна, но слабая надежда оставалась. Во время казни. Прямо из огня. Без помощника, однако, не обойтись. И такой помощник есть. Лишь бы он согласился.

«Если, — думал Тополино, — мне ничего не показалось и в „сучьей комнате“ он слышал, что слышал — значит Джузеппе откликнется. Надо говорить с ним».

Тополино оббегал всю тюрьму. Облазил все здание суда. Все было напрасно. Дознавателя он так и не нашел. Джузеппе провалился словно сквозь землю. Правда, один из стражников, охранявших осужденных на смерть, сказал, что Джузеппе, сопроводив Ноланца в камеру, ушел пить. За дознавателем водилась слабость к возлияниям. И обильным. Пьяным, правда, никто и никогда его не видел. Зато все знали — что он пьет, сколько и где?

— Если он тебе так нужен, беги в таверну «Морская качка», — посоветовал стражник. — Он там загружает свой трюм.

Тополино бросился к выходу. У самых ворот его остановили. Срочно требовал к себе епископ Вазари. Пришлось возвращаться.

8

— За стол! — завидев нотария властно крикнул прокуратор. — Его Святейшеству сию минуту из сегодняшнего допроса следует выписать несколько ответов Ноланца.

Тополино вмиг понял в чем дело. Понтифику потребовались ответы осужденного на вопросы, поставленные им. Естественно, задавали вопросы судьи, а предлагал их сам папа. Такое в практике нотария случалось много раз.

— Готов? — спросил Вазари и, посмотрев на него, добавил:

— Отлично! Пиши! Я буду диктовать.

«Был спрошен:

Преподавал ли, признавал и обсуждал ли публично или частным образом в своих чтениях положения, противоречащие и враждебные католической вере и установлениям Римской церкви?

Ответил:

В целом мои взгляды следующие. Существует бесконечная Вселенная, созданная бесконечным божественным могуществом.

Я провозглашаю существование бесчисленных отдельных миров, подобных миру этой Земли. Вместе с Пифагором я считаю ее светилом, подобным луне, другим планетам, другим звездам, число которых бесконечно. Все эти небесные тела составляют бесчисленные миры. Они образуют бесконечную Вселенную в бесконечном пространстве, в котором находятся бесчисленные миры… Отсюда косвенным образом вытекает отрицание истины, основанной на вере.

Итак, косвенно я выступал против установлений святой Римской церкви, но я не учил тому, что противоречит божественности миров и земной жизни…

Был спрошен:

Высказывал ли взгляд, что апостолы обращали народы проповедью и примерами к доброй жизни, а теперь, говорят, что против тех, кто не желает быть католиком, надо проявлять жестокость, и применяют к ним не любовь, а насилие?

Ответил:

Правильно следующее. Насколько припоминаю, я говорил, что апостолы сделали гораздо больше своею проповедью, добрыми делами, чем можно сделать насилием, как поступают в настоящее