В последний раз Д.А. Столыпин встречался с Лермонтовым в феврале-апреле 1841 года, когда служивший на Кавказе поручик Тенгинского полка Лермонтов получил внеочередной отпуск в Петербург. С собой он привез завершенную, наконец, поэтическую историю о полюбившем Демоне. Но в столице поэт изменил финал поэмы — спас душу страдалицы-Тамары, передав ее в руки Ангела. Совершив такое богоугодное дело, Лермонтов от почтамта утром 14 апреля отправился на Кавказ с предписанием явиться в свой полк. В Туле он догнал попутчика — Монго-Столыпина, определенного в Нижегородский драгунский полк, стоявший в Тифлисе.
В известные как суровые николаевские времена процветали, вместе с тем, достаточно патриархальные нравы. Из отпуска Лермонтов должен был возвратиться в Анапу — в штаб своего полка. Но в Ставрополе он «по воле командующего войсками (и по просьбе самого Лермонтова. —
По свидетельству начальствующего на Кавказе современника, Пятигорск в то время был «наполовину заполнен офицерами, покинувшими свои части без всякой законности и письменного разрешения, приезжающими не для того, чтобы лечиться, а для того, чтобы развлекаться и ничего не делать». Здесь Лермонтов и Столыпин встретили многих петербургских знакомых, в том числе и товарища по юнкерской школе Н.С. Мартынова.
Среди таких легкомысленных, праздничных обстоятельств и произошла ссора между давними товарищами. Лермонтов говорил обидные для Мартынова слова, касавшиеся его одежды. И притом «при дамах», его очевидно, не следовало делать. Последовал вызов на дуэль.
Окружение Лермонтова, из которого были выбраны и секунданты, восприняло случившееся как новое развлечение. Своими секундантами Лермонтов выбрал Монго-Столыпина и князя А.И. Васильчикова. В составлении условий дуэли принял участие и известный дуэлянт Дорохов. Барьер устанавливался в 15 шагах. Стрелять могли до трех раз. Стрелять можно было после счета «два» и нельзя было — после счета «три». Такие жесткие условия были явно не соразмерны поводу, послужившему дуэли. Рассчитаны они были, очевидно, на то, чтобы запугать противника Лермонтова.
По свидетельству Д.А. Столыпина, его брат Алексей «до последнего времени не верил, чтобы состоялась дуэль, он считал Мартынова трусом и был положительно уверен, что там, где дело коснется дуэли, Мартынов непременно отступит. Он потому и не много хлопотал, чтобы затушить это дело». О том, чтобы был врач на месте дуэли, не позаботились. Позаботились о ящиках с шампанским, которое предполагалось распить после ожидаемого примирения. Мартынов же, по его словам, «отнесся к дуэли серьезно».
Вечером 15 июля противники и их секунданты встретились на небольшой поляне, к северу от города. В отдалении устроилась небольшая группа зрителей, что было необычно.
Секундант Мартынова, А.П. Глебов, тоже бывший юнкер, дал команду — «сходись». Начался отсчет: один… два… три. Выстрела не последовало. Лермонтов стоял боком, пистолет защищал грудь. Мартынов целился. В напряженной тишине Столыпин крикнул: «Стреляйте, или я разведу дуэль!» Лермонтов громко ответил: «Я в этого дурака стрелять не буду».
«Я вспылил, — давал объяснение Мартынов следствию, — и спустил курок». Раздался выстрел.
Здесь все было против правил. После счета «три» — нельзя было ни стрелять, ни отдавать команды на выстрел. Надо было просто развести дуэлянтов. Может быть, еще два раза свести их к барьеру. И при дальнейшем отказе стрелять друг в друга — идти и пить шампанское.
Лермонтов упал как подкошенный. Пуля пробила ему легкое и сердце, и он не смог ничего сказать.
С печального места дуэли Алексей Столыпин унес с собой свой кухенрейтер № 2 — пистолет с нарезным стволом, из которого был поражен Лермонтов. По заказу Столыпина, живописец Шведе снял портрет с убитого поэта. Пистолет и портрет он повесит на стене над своей кроватью.
После кончины Алексея Аркадьевича (в 1858 году) они перейдут к брату его, Дмитрию. У Дмитрия Аркадьевича оказались и рисунки, вещи, бумаги Лермонтова. Многое он передал в Лермонтовский музей, образованный при Николаевском кавалерийском училище (бывшая Школа юнкеров). Рукопись поэмы «Демон», привезенную Лермонтовым в Петербург и здесь им исправленную, Д.А. Столыпин передал для публикации в Карлсруэ. Это произошло в 1857 году. В России поэма не могла появиться в полном объеме по цензурным соображениям.
Дмитрию Аркадьевичу предстояло прожить еще долгую жизнь, наполненную трудами и исканиями. Он остался в памяти современников как философ и экономист. Скончался в 1893 году.
Майорат на елке
Известный своими победами на Кавказе, фельдмаршал князь А.И. Барятинский любил иногда в дружеской беседе похвалиться некоторым свойством своего характера — твердостью воли, которую не сумел в свое время поколебать «сам государь, и какой еще государь!». Князь Александр Иванович имел в виду Николая I. Так что же это был за случай, при котором и Николай I не сумел привести в повиновение князя, еще задолго до того, как последний пленил имама Шамиля?
Начало жизненного пути фельдмаршала Барятинского и поэта Михаила Юрьевича Лермонтова были схожи. Выполняя выраженную в завещании волю своего мужа, княгиня Мария Федоровна стала готовить сына к гражданской службе — определила его в университет. Такую же судьбу для своего любимого внука Мишеньки прочила и его заботливая бабушка Елизавета Алексеевна. Однако после встречи со своими блестяще выглядевшими родственниками-гвардейцами — конногвардейцем Свистуновым в первом случае и лейб-гусаром А.Г. Столыпиным во втором — молодые люди категорически возжелали поступить в школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. Учиться в этой школе им довелось вместе: Барятинский был в девятом выпуске, а Лермонтов — в десятом.
После получения первого офицерского чина каждый из них вскоре отличился на своем поприще.
Князь Александр прославился своими шалостями, кутежами и романтическими приключениями. Тогда однокашники часто встречались в тесном товарищеском кругу. Об одной из таких встреч, бывшей у князя Трубецкого, сохранились воспоминания: Лермонтов там высказал мысль, что «что человек, имеющий силу для борьбы с душевными недугами, не в состоянии побороть физическую боль… Барятинский тогда, сняв колпак с горящей лампы, взял в руки стекло и, не прибавляя скорости, тихими шагами, бледный, прошел через всю комнату и поставил ламповое стекло на стол целым; но рука его была сожжена почти до кости, и несколько недель носил он ее на привязи, страдая сильною лихорадкою». А однажды в компании переодетых молодых кавалергардов Барятинский испортил торжественное празднование дня рождения нелюбимому командиру кавалергардского полка Гринвальду, который тот отмечал на своей даче на Каменном острове. О скандале этом долгое время говорили в столице.
Что же касается Михаила Лермонтова, то он написал взбудоражившие город стихи на смерть погибшего на дуэли поэта, обвинив в случившемся придворное общество. Вследствие таких проступков эти возмутители спокойствия были переведены из столичного гарнизона в части действующего на Кавказе корпуса.
Князь Барятинский возглавил там сотню кубанских казаков. В пылу рукопашного боя с горцами он был тяжело ранен ружейной пулей в бок. Пуля засела глубоко в кости и до конца жизни не была извлечена. Александр Иванович был произведен в поручики и награжден за храбрость золотой саблей. Все прежние грехи князя были забыты. Он вернулся в Петербург для поправления здоровья и был назначен состоять при наследнике. В.А. Инсарский вспоминал о том, каким он видел в это время князя Александра Ивановича на «блистательных некогда балах дворянского собрания»: «Молодой человек, несколькими годами только постарше наследника, беспримерно стройный, красавец собой с голубыми глазами, роскошными белокурыми вьющимися волосами, он резко отличался от других, составляющих свиту наследника, и обращал на себя
