масса служивого народа. Беспрестанно скрипит, кланяется столпившимся вокруг людям и изрезанному горной грядой горизонту колодезный журавель, и то и дело ослепительно вспыхивает на солнце мокрое от воды ведро. А дальше, за площадью, тянется меж покрытых виноградниками холмов дорога, по которой, обдавая белой пылью спешащие к фронту маршевые роты, безостановочно снуют грузовики.
Страдающий одышкой паровоз медленно, из последних сил напрягая свое обожженное огнем и паром нутро, втягивает на станцию очередной состав: несколько теплушек и нескончаемую вереницу груженных лесом платформ. На каждой по часовому.
— Опять «дрова» привезли, — со значением произносит начальник станции своему заместителю.
Ловко спрыгнув с подножки одной из теплушек, к ним уже торопится высокий, перетянутый ремнями офицер.
Страшно скрипят, замедляют бег огромные, почти невидимые в клубах пара, полутораметровые колеса паровоза; словно судорога пробегает по всему составу, и он наконец останавливается.
В этот самый момент из-за горной синеющей на горизонте гряды выскакивает стайка самолетов. Поначалу на них никто не обращает внимания — принимают за своих, но самолеты стремительно приближаются, и вскоре на состав, на забитую людьми площадь вдруг обрушиваются бомбы и пули.
— Воздух! — кричит кто-то запоздало.
Немцы! Откуда?! Словно гигантские швейные машинки заработали, загрохотали над головами. Пули- иглы выбивают в земле смертоносные строчки, на краткий миг сшивая небо и землю. Торопятся, наводят орудия на стремительные, юркие цели зенитчики. В панике разбегаются люди. Страшно кричат раненые. Ошалевшие от ужаса лошади, не разбирая дороги, тащат за собой пустую телегу. От взрывов на платформах разлетаются в стороны бревна, открывая спрятанные под ними новенькие танки. Вскоре полыхает весь состав. Горят бревна, горит техника. Оглушительно рвутся снаряды. Катается по земле, рычит от нестерпимой боли охваченный пламенем часовой одной из платформ…
Заскочивший в свой кабинетик комендант быстро крутит ручку полевого телефона, при каждом близком разрыве инстинктивно втягивая голову в плечи. Он весь в крови, но эта кровь не его. Перед глазами коменданта все еще стоит страшная картина: бьющееся в смертельной агонии тело заместителя и запрокидывающееся мертвенное лицо так и не успевшего ничего сказать офицера, убитых одной пулеметной очередью.
В несколько минут все кончено — состав и станция полностью разгромлены. Немцы, сделав прощальный вираж, устремляются назад к горам.
Над горящей, затянутой черным дымом станцией вдруг с ревом проносятся наши «ястребки». «Ничего — не уйдут», — не сомневается их командир, выжимая из своей машины все что возможно. Его самолет стремительно набирает высоту.
Вот уже и линия фронта — темные извивы траншей, оспины воронок, противотанковые ежи и тонкие, как паутина, нитки колючей проволоки. Небо вокруг сразу же покрывается облачками разрывов — то заработали, прикрывая своих, вражеские зенитки. По давно отработанной тактике несколько «ястребков» тут же резко снижаются и обрушивают всю мощь своих пушек и пулеметов на вражеские позиции, давая возможность остальным самолетам прорваться сквозь огневой заслон.
Но когда те достигают наконец горной гряды, противника, еще несколько минут назад маячившего впереди, словно сдуло ветром. Чистое небо вокруг и убегающие за горизонт бесконечные хребты Румынских Карпат под крылом. Летчики в недоумении какое-то время кружат над горами, пока раздосадованный командир не дает команду возвращаться.
А еще через полчаса немецкий радист уже будет передавать в Берлин следующее: «Карпатский ястреб успешно вылетел из гнезда…»
2
В доме, где расположился штаб армии, распахнуты все окна, но это помогает мало — вечер не принес желаемой прохлады. Лоснятся от пота лица сидящих в комнате офицеров, на гимнастерках проступают темные клинья, но люди кажется, не замечают жары: все следят за командармом — невысоким подтянутым человеком лет 55. Тот, как всегда, внешне спокоен, но, судя по румянцу на щеках и покрасневшей шее, внутри полыхает огонь.
— Проклятье! — наконец произносит командарм глухим полным едва сдерживаемого гнева голосом. — За неполную неделю немцы уже пожгли целый танковый полк и два эшелона с пополнением. И это накануне начала операции!
— Чтобы действовать так стремительно и нагло, надо иметь аэродром в горах, — тихо замечает начальник штаба и косится в сторону начальника армейской разведки.
— По данным аэрофотосъемки, здесь у немцев поблизости нет аэродромов, тем более в горах, — тут же отзывается тот и, опуская глаза под сверлящим взглядом командарма, продолжает. — Но создается ощущение, что именно там он и располагается.
— Ощущения… Я что, в штабе фронта про ощущения буду говорить? — недовольно бурчит командарм. Тяжело опираясь на покалеченную ногу, он, раскачиваясь, ходит вокруг большого ящика с песком, на котором изображен рельеф лежащей впереди местности, словно там кроется ответ на волнующий сейчас всех вопрос: откуда взялись и куда делись немецкие бомбардировщики. Флажками отмечены расположения огневых точек противника, но никаких данных об аэродроме. Но это просто немыслимо: какой аэродром в горах?..
— Значит, будем искать, — заключает генерал, давая понять, что разговор окончен.
Но напрасно день за днем, ежеминутно рискуя быть сбитыми вражескими зенитками, кружили над Карпатами воздушные разведчики — никаких признаков военного аэродрома в горах они не обнаружили.
Наземной разведке тоже не везло. Пойманные «языки», среди которых были и офицеры, в один голос утверждали, что ничего не слышали о горном аэродроме, а две заброшенные в район его предполагаемого месторасположения группы и вовсе не вернулись с задания.
Одна из них принадлежала дивизии генерала Андреева. Именно на их участке объявились эти неуловимые немецкие бомбардировщики, и найти аэродром представлялось Андрееву делом чести.
С этого он и начал разговор, когда в очередной раз вызвал к себе командира разведроты дивизии капитана Чибисова. Разговор был недолгим. Чибисов сам попросился возглавить новую группу и взять с собой только проверенных бойцов — свой «Брестский квартет».
— А что, вас опять четверо? — с улыбкой спросил Андреев. — Кого-то еще все-таки решились принять в свое знаменитое трио?
— Никак нет, товарищ полковник, нашелся старый товарищ — Соловец. Помните того морячка, что пристал к нам в Бресте? Жизнь мне тогда спас — немца подсвечником завалил…
И радостно поблескивая глазами, Чибисов рассказал, как около месяца назад шел вдоль строя очередной маршевой роты (по давно заведенной традиции разведчики первыми отбирали себе бойцов) и вдруг с криком: «Товарищ капитан!» к нему выскочил маленький, до боли знакомый лопоухий солдатик — только бы бескозырку вместо пилотки да усы сбрить.
— Соловец? Морячок, говоришь… Ах да, что-то припоминаю. И как он? — сощурился Андреев.
— Был в плену, партизанил… После ранения направлен к нам на Второй Украинский. Сразу же взял его к себе.
— А парень-то надежный? В плену, говоришь, был?
— Обижаете, товарищ полковник. Он свою вину кровью смыл, в штрафной роте, — Чибисов так и подскочил на стуле. — Да и вообще, я этим троим как самому себе!..
— Ну не горячись, не горячись. Тебе — верю! Квартет, так квартет. Сроку вам — две недели. На подготовку — пять дней. Больше, пойми, не могу. Времени и так в обрез. Горного инструктора вам тоже пришлю. Так что действуй, капитан.
Чибисов козырнул и направился к выходу.
