При Александре III теории Данилевского будут рекомендованы гимназическим учителям. Но будет-то это не причиной, а следствием. Следствием успеха «России и Европы» в русском обществе.
Кто не знает «Третьего Рима»? Диковинный экзотический образ стал одним из знаковых политических стереотипов. Остров истинной веры средь моря зла, Ковчег Спасения от грядущего Антихриста, Последнее Царство, существованием своим удерживающее мир… Образы, от которых захватывает дух. Но содержание их довольно просто: держись на космическом расстоянии от мира зла. Ещё
проще и конкретнее: от Европы.
Всё это – повторимся – знает сегодня любой. Но генеалогию учения вам скорее всего укажут неверно. Скажут, что всё это возвестил в трёх своих посланиях в XVI веке старец Филофей. Между тем в посланиях Филофея «Третьему Риму» уделено около двадцати строк. Тематика их совсем другая: старца волнуют масштабы содомии. Да проблема церковных имуществ: во времена Филофея стала в очередной раз острой вечная церковно-государственная распря вокруг монастырских сёл. Что мог писать государю по таким поводам Филофей? Храни в чистоте народ свой, Великий Князь. Да монастыри не обижай. А не то смотри: отымется от тебя святое твое царство. Последнее прибежище человеков: твой праведный, единственный, твой последний Рим… Таким вот образом и присутствует Третий Рим в посланиях Филофея: как некая общеизвестная, а потому и неафишируемая очевидность. Ровно таким феноменом Третий Рим и был в сознании эпохи.
Филофей поднимал важные, но вполне традиционные вопросы, в его проповедях не было ничего нового. Они и прошли почти незамеченными. Мы так и не знаем, дошли ли они до высокопоставленных адресатов. Вспоминали их иногда книжники – узкая каста людей, обречённых читать и цитировать друг друга. В иных кругах о посланиях Филофея к XVIII веку никто уже и не вспоминал.
Бум начался полтора века спустя. В 1860-е послания Филофея усиленно печатает «Православный Собеседник». То в выдержках, то полностью… На долю старца выпадает неожиданный интерес, им уже занимаются Пыпин и Соловьёв, Голубинский, Ключевский… «Учение», неожиданно обнаруженное петербургской профессурой у старца, раскручивается, вскоре оно уже – предмет вдохновенной литературы, главный образ философской публицистики эпохи реформ.
Что общего между славянобесием Данилевского – и «чистым» расовым русизмом? И евразийством (оно тоже проклюнулось именно в эту эпоху)? Следует ли бежать в затерянную средь болот филофееву келью? Иль стремиться, во главе всеславянского братства, в светлое будущее, к власти над миром? Кажется, любая из таких теорий в корне противоречит всем остальным. Но их прочно цементировала «дружба против». Вместе они тащили страну от Европы; вместе зашвырнули её в «Русское царство». Не мифическое – реальное. Но обречённое на скорую бесславную смерть.
В эпоху Александра Второго в России схлестнулись две силы. Конкретная, вещественная: издавались законы, отменялась цензура, перестраивалась система общественных отношений. А на другой стороне была … духовность. Образность и концептуальность, причудливые построения, фантастично смыкающие будущее с прошлым. И – идеи, перераставшие в мощную, завораживающую своей силой систему. Реформаторы без боя отдали область идей своим врагам. Область идеологии – не будем бояться этого слова.
На что, в принципе, способно реформаторство в этой области? Возможна ли вообще конструктивная, увлекающая за собой идеология реформизма? Отложим этот основной вопрос. Для темы этой нашей статьи важно другое: реформаторы даже и не пытались такую идеологию искать. И победа грядущего «Русского Царства» этим была предрешена.
Эту предрешенность чувствовали, конечно, люди реформаторской эпохи. Убийство Александра оказалось лишь детонатором: накопленная энергия протеста тотчас взорвалась. «Мученическая кончина Государя … спасла блестящее царствование от бесславного и унизительного финала», – констатировал один из близких помощников покойного царя.
МОСТЫ ИЗ ПРОШЛОГО
Ольга Ожгибесова.
Кровавая заря
Откуда у сибирской деревни, что затаилась меж двух озер неподалеку от границы с Казахстаном, такое название – Дубынка, сказать никто не берется. Дубам здесь взяться неоткуда – всё больше березы да осины. Край озёрный, богатый рыбой – караси с подошву мужского сапога, земля плодороднейшая. Двести лет осваивали эти места переселенцы из центральной России, бежавшие в богатую, сытую, хлебосольную, свободную Сибирь – кто от произвола помещиков, кто от голода. Врастали в землю прочно, привозили с собой из России дома – основательные, срубленные из столетних сосен. В соседнюю с Дубынкой Ново- Александровку, что раскинулась на другом берегу озера, на телегах из Воронежской области привезли даже деревянную церковь, не решившись оставить «сердешную» на исторической родине. Полтора века простояла она на сибирской земле, пережила и красную смуту, и страшный террор, а вот в начале ХХI века помешала ретивым начальникам, решившим на этом месте поставить новую школу, как будто не нашлось другого, и некому было заступиться за святыню…
А в Дубынке церковь построили белокаменную, с высокой колокольней. Когда-то стояла она в центре большого села, а теперь, обезглавленная, ютится на задворках. Ещё недавно в ней располагался клуб, а несколько лет назад требующее капитального ремонта здание передали верующим, чтобы немощным старушкам не приходилось ездить в соседнюю Ильинку. Там расположен единственный сохранившийся в районе храм, первый, кстати, каменный храм на юге Тобольской губернии, построенный еще в 1797 году. Денег на восстановление церкви у селян пока нет, но икону над входом повесили, благословение владыки Тобольского и Тюменского получили, и службы теперь проходят регулярно.
В феврале 1921 года колокол на дубынской церкви возвестил о начале одной из самых страшных трагедий, вошедшей в летопись крестьянского восстания на юге Западной Сибири. В каждой войне есть своя «пятая колонна». А в Гражданской – особенно. Ярость крестьян, восставших против продразверстки и Красной армии, перекинулась на тех, кто, по мнению мятежников, «продался коммунистам», развязавшим войну с собственным народом: на коммунаров, советских работников, активистов сельсоветов, милиционеров, на членов их семей. Ишимская организация РКП(б) на 20 апреля 1921 года потеряла 406 человек убитыми и пропавшими без вести. Члены РКП(б) Прытков и Смирнихин сообщали о том, что одиннадцать арестованных коммунистов доставили в штаб Народной армии, раздели донага, кололи пиками, а в ночь с 12 на 13-е января посадили на подводы и увезли. При этом сопровождавшие коммунистов мятежники кричали: «Будете или нет Бога признавать?!».
Пегановский волостной милиционер, член РКП(б) Ф. Соколов был арестован мятежниками. По дороге в штаб конвоиры избивали его пикой, били наганом по голове и лицу, приговаривая: «Записались в коммуну, хотели наше имущество разделить и на нашей шее поехать. Врёте, сейчас вы отпраздновали! Власть коммунистов пала, и мы вас всех с корнем выведем, и будем хозяева сами, и будем жить по-старому: у нас всё будет – сало, масло и хлеба с остатками».
Вернуться к прежней, спокойной и сытой жизни – вот и вся идеология восставшего крестьянства. Жительница деревни Усть-Ламенская Анна Павловна Терещенко вспоминает: «Был такой Бёрдов в деревне Евсино. Он деревянным стежком убивал. Ему привезут коммунистов, а он убивает. Убийцей был. Может, тыщу убил, может, две, может, три. Потом коммунисты его убили». И проговаривается: «Сначала белые – коммунистов, потом коммунисты – белых, а потом коммунисты – коммунистов». И жутко смеётся над своими собственными словами…
