— А-а-а… простите, а сколько вы внесете, Егор Кузьмич?
Он ждал, что министр, клюнув на это архивыгодное предложение, раскошелится. Или подгонит хороший банк. Так было практически всегда. Министр к каждому интересному подряду привязывал инвестора или банкира, с которого также получал приличный откат. Нет, деньги в руки он никогда не получал. Для этого существовали несколько надежных офшоров, никогда не раскрывающих своих бенифициаров. И если крупные уважаемые государственные газовые, электрические, железнодорожные концерны вовсю качали прибыль через безналоговые зоны, то маленький личный бизнес строительного генерала на их фоне оставался почти незаметным.
Министр поднял на девелопера тяжелый взгляд:
— Хм-м-м. Деньги, значит, тебе нужны мои? Вот что, мил-друг Игорек, ты на чужой каравай не разевай роток. Эта бумага сам знаешь сколько стоит. Знаешь?
Поклонский покраснел:
— Примерно.
Осуществивший подобный проект неизбежно становился миллиардером.
— Ну и прекрасно. Вот теперь умножь стоимость этого разрешения на три. Как ты только что и обещал. Вычти из полученной суммы себестоимость проекта. Вычел? Отлично. Все, что осталось, — это и есть мой вклад. Вот тебе и инвестиции. Иди, друг мой, работай. И смотри мне, чтоб без сюрпризов, как с этими Губкиными.
Министр снял трубку так называемой «кремлевской вертушки» — «АТС-1», и Поклонский выскочил из кабинета, как пробка из бутылки теплого шампанского. В центре Москвы у него было несколько подходящих для строительства башни «Император» площадок, но лишь одна — та, что предложил ему Жучков — была по-настоящему идеальной. Теперь оставалось еще и еще раз убедиться, что никаких сюрпризов не будет.
Приватизация
Обеденный перерыв закончился прекрасно: Жучкову позвонила племянница.
— Дядь Саша, спасибо! — счастливо прокричала в трубку она. — Все получилось! У нас есть свое жилье!!!
Александр Дмитриевич покровительственно улыбнулся: благодаря его профессиональной помощи тихая брянская девочка, пусть так и не нашедшая престижной работы, получила главное — московскую недвижимую собственность.
— Вот видишь, Мышка, — ласково назвал он племянницу семейным прозвищем, — я же тебе говорил, что все будет хорошо…
Теперь можно было продолжать работать — как всегда, словно заведенный. Его огромное коммунальное хозяйство требовало неусыпного внимания и действительно отеческой заботы. Жучков знал, что в глазах жильцов так и останется источником всех зол, а в мнении всегда недовольного начальства — нерадивым и жуликоватым нахлебником. От этого иногда становилось горько, и Александр Дмитриевич, прекрасно понимая, что это хроническое недовольство коммунальщиками — в человеческой природе, приспособился уклоняться от ненужных разговоров вообще. И только от встречи с Павловым уклониться опять не получилось: настырный адвокат нашел его даже на складе, на разгрузке рубероида.
— Вот, — протянул беззаконный жилец ксерокопию.
— Что это? — отодвинулся жизнью наученный осторожничать Жучков.
— Бюллетень Верховного суда, — пояснил Павлов, — здесь описана как раз наша с вами ситуация.
— У меня нет времени на юридические диспуты, — сделал равнодушные глаза Жучков. — Работа, понимаете ли…
Адвокат окаменел.
— Вы предпочитаете, чтобы вас вызвали в суд?
Александр Дмитриевич коротким властным жестом подозвал нерадивого рабочего склада:
— Куда понес?! Сколько раз я должен объяснять?!
Адвокат ждал, и Жучков просто двинулся вдоль стеллажей, оценивая, насколько ровно уложены рубероидные рулоны.
— Вы не ответили, — двинулся рядом адвокат.
Александр Дмитриевич тяжело вздохнул и развернулся.
— Поймите, Артемий Андреевич, у меня работа, — как можно яснее выразился он, — и я не могу и не хочу тратить свое время на ваши фантазии. Это, — ткнул он рукой в ксерокопию, — не документ. Это все — филькина грамота.
Адвокат опешил:
— Вы откуда упали, Александр Дмитриевич? Это решение Верховного суда…
Жучков замотал головой:
— Да хоть Конституционного! У вас есть на руках документы о приватизации?
Адвокат вспыхнул:
— Но здесь же как раз об этом и говорится!
Жучков усмехнулся:
— Вот видите, Артемий Андреевич… нет у вас таких документов. Ну, и какие ко мне могут быть претензии?
Понятно, что адвокат совершенно разъярился, начал давить на букву закона, но через четверть часа рабочий день кончился, и Александр Дмитриевич с полным на то правом закрыл эту бессмысленную дискуссию. А еще через четверть часа позвонил главный финансист Поклонского.
— Ну что, Александр Дмитриевич, как там наша площадка? Уже свободна?
Жучков покрылся холодным потом; он бы предпочел разговаривать лично со вздорным, но беззлобным Поклонским, а то о финансисте говорили разное.
— Ну… в общем, да, Лев Давидович.
Финансист насторожился:
— Ну-ка, поясните… Что значит «в общем»? Она свободна или нет?!
Александр Дмитриевич задумался. Врать этому человеку было опасно.
— У меня двое в доме остались. Старуха за железной дверью забаррикадировалась и… адвокат один…
— Адвокат? — еще сильнее насторожился финансист.
— Да у него на руках ни единого документа, — поспешил успокоить его начальник жэка. — Вышибу, как пташку.
В трубке повисла тишина, и в этой тишине отчетливо слышалась угроза.
— Слушайте, Жучков, — спокойно, без напора произнес финансист. — От вас ведь ничего сверхъестественного не требуется. Это мы решаем основные вопросы с вашим непосредственным начальством. Это мы закрываем вас от ревизий и претензий. А наш ресурс — бригада, решающая проблемы с выселением, не подводила еще никого. Скажите, Жучков, они вас подводили?
Жучков глотнул.
— Нет…
— Вот видите… — спокойно произнес финансист и вдруг вскипел: — Вы ведь сами Игорю Михайловичу еще сутки назад гарантировали, что дом будет пуст! И что мы видим? Та же история! Вы нас держите за дураков?
Жучков обмер. Люди говорили, что Лев Давидович никогда не стеснялся подключать службу безопасности, а с ними… с ними бы лучше не встречаться — вообще.
— Слушайте меня, Жучков, — твердо проговорил финансист, — нам нужна эта площадка. И если дом не будет свободен к завтрашнему полудню, мы будем вынуждены вычесть наши убытки из вашего вознаграждения.
