связывали. Наоборот, взвалили на плечи какой- то тяжелый мешок — тащи!
Каскадер счел за лучшее не спорить: пожалуй, не следовало нарываться на неприятности. Такой же мешок получил и его грязноногий спутник. Для парня ноша оказалась явно не по силам, на выходе со двора он споткнулся и упал. Шедший позади громила с кулаками размером с капустный кочан выхватил из-за пояса плеть и несколько раз с силой ударил несчастного. Бил умело, с оттягом. Александр поспешно отвернулся — не его это дело. Может, за дело били этого гавроша, может, у них в деревне так принято.
Закусив губу, парнишка вскочил на ноги, взвалил на плечи мешок и, пошатываясь, зашагал к морю. Да-да, именно туда они сейчас и шли — узники с мешками, верзила с кнутом, двое парней с острогами и тот самый важный толстяк, которому вчера вечером Саша от души вмазал по морде. И поделом!
Толстячина, похоже, зла не держал, наоборот, посматривая на пленника, улыбался, время от времени даже пробовал на ощупь мускулы и довольно приговаривал:
— Ишшь!
И что он шипит, как змея? Неужели никакого нормального языка не знает? Ладно, английский, но уж французский-то должен…
Глаза постепенно привыкали к солнечному свету, и Александр исподволь осматривался, надеясь увидеть невдалеке какой-нибудь псевдонебоскреб, жилой квартал или, на худой конец, римские развалины. Впрочем, развалины как раз были, но не совсем развалины. Даже — совсем не развалины!
Исполинских размеров амфитеатр белел мрамором в паре километров от узкой, спускающейся к морю тропинки. А ведь здорово отреставрировали, сволочи, прямо зависть берет — вот бы у нас в России так! Оставшаяся позади деревенька, скопище убогих хижин, не шла ни в какое сравнение с… гм-гм, памятником древнеримской архитектуры.
— Ишь! Ишь! — оглядываясь, шипел толстомясый.
Одет он был странно: в длинную ярко-зеленую тунику, тюрбан и сандалии. На остальных парнях не было ничего, кроме длинных набедренных повязок Их смуглые до черноты тела, похоже, давно уже привыкли к яркому жгучему солнцу. Ну еще б не привыкнуть, они ж местные.
С одеждой здесь, судя по всему было сложно: пара молодцев, закинув на плечи гарпуны, уже пару раз помусолили пальцами тунику Александра и вполголоса переругивались. Делили, что ли? И на кой черт им эта грязная тряпка? Наконец один из парней не выдержал, забежав вперед, поклонился толстому и что-то угодливо сказал, показывая на Сашу. Толстяк задумался, почесал бороду, кивнул.
Радостный парнишка с воплем подбросил высоко вверх острогу, ловко ее поймал и, как только процессия подошла к лодкам, вприпрыжку подскочил к Александру делая недвусмысленные знаки, мол, скидывай рубашечку, поносил и хватит, дай и другим поносить.
— Да бери, жалко, что ли!
Стащив через голову рваную и замызганную тунику, каскадер швырнул ее парню, и тот живенько надел ее и важно приосанился. Двое его напарников — такой же тощий, с острогой, и здоровяк с кнутом — восхищенно зацокали. Верзила даже хлопнул новоявленного модника по плечу, мол, классный прикид, чего уж!
Такие выходки не очень-то характерны для относительно процветающего Туниса. Если б обноски отняли где-нибудь в Буркина-Фасо или Руанде, удивления бы это не вызвало, но здесь… Странно.
Положив мешки в большую, привязанную к черному камню лодку, конвоиры уселись туда же, пленникам велели лечь на дно, где плескалась вода. Ну, по такой жаре это было даже приятно.
Шагах в двухстах от местной пристани, на камнях, Александр приметил остатки своей ладьи. Именно остатки — не было уже ни мачты, ни весел. Да и обшивки почти не было. Что тут сказать? Молодцы, ребята, управились быстро. Впрочем, черт с ней, с ладьей, не особенно-то Саша по ее поводу и расстраивался. Это пускай уж потом киностудия с местными судится.
Верзила сноровисто поднял парус, кто-то оттолкнулся веслом — поплыли. Погода стояла прекрасная, дул легонький ветерок, мягко покачивая на волнах лодку, Брошенные у кормы мешки оказались у самых ног толстяка, тот жмурился от солнца, словно обожравшийся сметаной кот, и, время от времени зачерпывая ладонью воду, лил ее себе на потную шею.
Плыли хорошо, ходко, здоровенный детина управлялся с парусом довольно умело, как, впрочем, и с плетью. По пути слабосильный гаврош несколько раз ронял мешок и получал за это на орехи, довольно стойко, впрочем, перенося удары. Даже не пикнул, хотя здоровяк бил от души. Александр хотел даже вмешаться, но… В конце концов — кто ему этот косматый воришка? Может, он уже такого успел натворить, что его и убить мало.
Судя по тени от паруса, лодка, выйдя в открытое море, резко свернула, потом еще раз, и все так же круто. Огибали мыс, и Саша невольно залюбовался, как ловко менял галс оглоедина. Профессионал, сразу видно. Низко сидящая в воде посудина не только не черпанула бортом волну — а ведь вполне могла бы, — но даже и брызг подняла очень мало. На шверботных гонках этот склонный к легкому садизму здоровяк наверняка отхватил бы приз.
Минут через двадцать после того, как повернули, парус был снят, и парни, побросав свои остроги, схватились за весла. Сверху над лодкой нависали высоченные мачты, почему-то казавшиеся аспидно- черными на светло-голубом фоне неба. Послышались чьи-то громкие голоса, резко запахло свежевыловленной рыбой, тающей на жарком солнце смолой, еще чем-то неприятным.
Наконец суденышко со стуком ткнулось бортом в причал. Понукаемые гарпунами и плетью пленники выбрались на горячие от солнца камни, черные, с белыми солеными проплешинами испарившихся волн. Саша поудобнее примостил на правом плече мешок., и ахнул, едва только поднял голову.
Ослепительно белый город вырастал, казалось, прямо из моря! Город из волшебной сказки. Белые, с красными крышами дома, утопающие в густой зелени садов, беломраморные храмы с портиками, серовато- желтые зубчатые стены. Город-крепость! Боже, ну и красотища…
Получив чувствительный тычок в спину тупым концом гарпуна, Александр и вовсе не обратил на него внимания. Горячие мраморные плиты мощеной площади нещадно припекали пятки: Саша был босиком, его ботфорты давно уже забрали «гостеприимные» деревенские жители.
Вокруг растекалась разноязыкая, пестро одетая толпа, такая, какой и следовало быть в любом восточном городе, высокие крыши портиков отбрасывали благодатную тень, по краям улиц горделиво возвышались прекрасные статуи. Часть пьедесталов почему-то пустовала, кое-где виднелись остатки беломраморных женских ножек. А остальное где? Туристы, что ли, разобрали на сувениры?
Да-да, именно, это какой-то туристский центр, даже автомобильное движение запрещено: ни одной машины Александр так пока и не видел. И скутеров, даже велосипедистов — и тех не было. Сплошная пешеходная зона! А вот, прямо впереди, на овальной небольшой площади, высокое, песочного цвета здание. Отель? Полицейский участок? Хорошо бы…
И вся эта красота — в нескольких десятках миль от Туниса! Вообще-то город казался немного странным, хотя странным в глазах европейцев и пристало быть всем восточным — а уж тем более африканским — городам. Крепость, храмы, широкая центральная магистраль и узкие, тенистые улочки — в этом- то не было ничего такого необычного, как и в шумящей, словно морской прибой, толпе. Но все же и толпа казалась странной, и дома. Почему?
Следуя за толстяком, Саша лихорадочно соображал, выбирая удобный момент, для того чтобы сбросить мешок да сигануть в сторону бежать… А надо ли? Может, лучше подождать полицейского разбирательства? Да и куда бежать-то? В какой стороне столица? Вот если бы попалась на глаза стоянка такси, тогда бы…
Такси, хм… У него и денег-то нет, ни динара. Придется идти пешком. Нет! В полиции надо попросить разрешения позвонить. Сначала в консульство, а потом в пансион, чтоб наши не волновались, они ж его небось ищут. Может, и в полицию уже обратились, шутка ли — человек пропал! Да не простой человек — турист! Иностранец! А туризм для Туниса — золотая жила. Так что в случае чего толстяку и всем этим деревенщинам мало не покажется. Скорее бы только отыскать полицейский участок. Вот что-то не мелькала в толпе круглая фуражка ажана!
Александр наконец понял, что казалось ему странным: среди людей, в толпе, он никак не мог заметить туристов. Ни цветных бермудов, ни белых шорт, ни соломенных шляп, ни темных солнцезащитных очков — ничего этого не было! Вот уж действительно странно. Для кого тогда пешеходная зона? Для местных? Не смешите мои шнурки… кстати, шнурков-то нет… как и обуви. Так что это еще вопрос — кто кому должен?!
