— парни вытащили девчонку из толпы пленников и, ничтоже сумняшеся, сорвали одежду. Девушка не реагировала никак, лишь закрыла глаза.
— Хош. — Гном с улыбкой погладил ее по бедру, — Хош!
Подошедший к девушке тип, похотливого вида старик с вздувшимися на узловатых руках венами, деловито осмотрел пленницу, придирчиво, словно новобранца на медосмотре. Без всяких эмоций потрогал грудь, потом велел девчонке нагнуться, похлопал по ягодицам, заставил попрыгать, расставить ноги. Заглянул и в лоно, даже пошарил там рукой.
До чего ж было мерзко на все это смотреть!
— Хош? — с гнусной ухмылкой осведомился у похотливца гном. И, растопырив пальцы, добавил что- то еще.
«Да ведь ее продают, — наконец-то дошло до Саши, — Нас всех здесь продают, вот что!» И этих несчастных женщин, и коренастого, и Ингульфа и… и его самого тоже! Рынок рабов!
Молодой человек слыхал, конечно, что в Африке такие есть, и не только в Африке, но чтоб прямо вот так, на побережье? Возмутительная наглость, куда только соответствующие органы смотрят? Такое впечатление, что туда же, куда и этот мерзкий старик, — между ног несчастной пленницы.
Ага! Гном уже показывал четыре пальца, потом, после долгих пререканий, три. Торговались, ясное дело. На трех монетах и сошлись. Кроме девчонки старый похотливец купил еще трех мальчиков, что были почище, и заплатил как за оптовую партию. Гном при этом делал расстроенное лицо, дескать, отрываю от сердца. Но как только старый черт вместе со своими слугами и «покупками» ушел, принялся обрадованно подсчитывать барыш.
Вообще-то, среди женщин по-настоящему красивых не было, пожалуй, только вот эта рыженькая девчонка, остальные же — либо старухи, либо совсем еще маленькие девочки. Впрочем, покупатели на них находились, как и на прочих доходяг: расчетливый гном, видимо, счел за лучшее не слишком завышать цены.
Правда, это относилось отнюдь не ко всем. Конечно же, многие посматривали на Александра, Ингульфа, коренастого — это явно были бы сильные и выносливые работники. Но хозяин не хотел продешевить.
Ближе к полудню, когда живой товар уже оказался почти наполовину распроданным, гном вдруг со всех ног бросился навстречу некоему важному господину, которого несли в портшезе четверо здоровенных негров. Видать, по здешним меркам это был какой-то богатый и, может быть, даже очень влиятельный человек, внешним своим видом походивший на римского рабовладельца-патриция, какими их изображают в учебниках по истории Древнего мира. Тучный, осанистый, горбоносый, с тщательно выбритым двойным подбородком и светлыми завитыми волосами, он был одет в несколько наброшенных одна поверх другой просторных туник из явно недешевых разноцветных тканей — лимонно-желтой, изумрудно-голубой, палевой. Самая верхняя туника, небрежно распахнутая, застегивалась на золотые — или позолоченные? — пуговицы, ремешки на сандалиях также были позолочены и сверкали на солнце.
— Сальве! — изогнулся в поклоне гном, — Сальве, онестус Нумиций!
— Гай Нумиций Флор! — с восхищением и плохо скрытой завистью прошелестело в толпе. — Гай Нумиций…
— Сальве, Каймак.
Патриций лениво махнул рукой, и носильщики, осторожно опустив носилки, помогли хозяину подняться.
Гном тут же подвел к нему Александра, небрежно ухватив за руку. Изогнулся, умильно заглядывая патрицию в глаза:
— Хош?
— Милее? — презрительно оттопырил нижнюю губу тучный толстяк, — Милее германикус? Готус? Вандалус?
Александр только плечами пожал: при чем тут готы с вандалами? Странный тип.
Не дождавшись ответа, патриций, внимательно осмотрев рабов, указал пальцем на Ингульфа и коренастого.
— Милее? Готус?
— Силинг!
Юноша гордо выпятил грудь, и толстяк, тут же потрогав его мускулы, довольно улыбнулся:
— Бене, бене… Э? — Он перевел взгляд на коренастого.
Тот в ту же секунду бросился на колени:
— Эго… эго нон милее… Эго — Миршак! Нон милес, нон.
— Бене. — Внимательно осмотрев всех троих, патриций удовлетворенно кивнул и, обернувшись к гному бросил:
— Окто денериус…
— Бене! Бене!
— …пор трез!
Ну, эту фразу Александр тоже понял — восемь монет за троих. Предложенная цена работорговца, судя по его искривившейся роже, не слишком устраивала.
— Фортес, фортес! — Повернувшись, он пощупал Сашины мускулы, — Ах!!! Секс денариус! Эт катур — пор дуо! — Он кивнул на Ингульфа и коренастого, как там его — Миршак? Ясно, набавляет, сволочь, цену типа оптом дешевле.
— Ай эм рашен ситизен! — обратившись к патрицию, громко произнес Александр. — Же суи ситуаейен рюс!
С таким же успехом мог бы и добавить про «облико морале». Никакого эффекта слова Саши ни на кого не произвели — их просто не поняли. Или, может быть, просто не хотели понимать?
Не может быть, чтобы такой богатый, изображающий из себя римского патриция тип не владел хотя бы французским: уж этот-то язык в Северной Африке все знают. Хотя патриций, похоже, не африканец, а похож на европейца, или какая-то смесь. Смуглый, но глаза светлые, кажется, серые или светло-голубые. Должен хотя бы французский знать! Притворяется, сука… Ладно, посмотрим, что дальше будет, может быть, удастся по дороге бежать. Эх, прояснить бы только, куда? Хоть бы какой-нибудь отель увидеть, автостраду, шоссе…
Тем временем продавец и покупатель наконец- то пришли к согласию. Патриций, запустив пухлую руку в висевший на поясе кошель, отсчитал несколько блеснувших на солнце монет и, погрозив пальцем только что купленным невольникам — без глупостей, мол, — кивнул своим. Кроме носильщиков этого косившего под римлянина толстяка сопровождали еще с полдюжины крепких бойцов с дубинками и большими ножами, больше напоминавшими римские мечи — гладисы. Позади тащилась запряженная парой волов телега с каким-то чаном.
Носильщики — точнее сказать, их хозяин — не торопились, видать, не хотели выпускать из виду медлительную телегу. Впереди, перед портшезом, настороженно посматривая по сторонам и время от времени расталкивая зазевавшихся прохожих, шли двое охранников, остальные же шагали сразу за пленниками, перед повозкой.
Александр невольно улыбнулся — ну и процессия! Видел бы кто, хоть тот же Валентин, или Саныч, или Ленка… Негры! Носилки! Патриций! Волы, чан… И во всей, так сказать, красе — Сашка, полуголый, с цепями! Картина, возможная лишь на съемках и почему- то сейчас.
Пройдя узкими улочками, они вышли на большую площадь, тоже без всяких реклам и автомобилей — за этим Саша тщательно следил, — потом миновали крепостные ворота и вышли на вымощенную желтоватым кирпичом дорогу шириной метров пять. По ней и отправились.
Дорога вилась меж невысоких холмов, покрытых оливковыми рощами и виноградниками, кое-где в низинах на полях колосилась пшеница, на полных сочной травой лугах пасся скот — коровы, козы, овцы.
А море! Какое было море! Синее-синее, с разноцветными проплешинами парусов, оно, казалось, нависало над берегом так, что вот-вот прольется. И опять же, никаких современных судов. Да куда ж они все подевались-то?
И это, с позволения сказать, шоссе… Конечно, идти да и ехать по нему было бы удобно, но ни
