— Ой! Ну, кто-нибудь, отзовитесь! Я же слышу — вы там. Пожалуйста.
Катерина хмыкнула и решительно толкнула дверь. Гостья — рыжая взлохмаченная девица в одной пижаме — лежала на полу рядом с батареей центрального отопления.
«Ох уж эти американские штучки!»
— Вы кто? Соня?
— Да. Я — Соня, — шмыгнула носом рыжая «штучка», — а вас как зовут?
— Меня зовут Катя. Екатерина, — сухо представилась Катерина.
— Приятно познакомиться, — вежливо отозвалась «штучка», — а вы не могли бы мне помочь?
Катерина насторожилась.
— Чем?
— Да я вот… тут застряла… Понимаете?
Рыжая «штучка» подергала левой рукой и показала на нее свободной правой.
Катерина вскинула брови:
— А зачем же вы залезли в батарею?
— Я? Я не залезала… она… оно само… — понесла несуразицу «штучка».
Катерина осторожно приблизилась. Подобранная шефом на каком-то вокзале американка в пижаме и впрямь застряла рукой меж секций батареи — самым нелепым образом.
«Хорошо еще догадалась горячую воду перекрыть…» — отметила Катерина. Однако ожог был уже заметен, а рука припухла.
— Можете? — потянула за обожженную руку Катерина, и гостья шефа мгновенно напряглась.
«Нет, не получается…»
Катя вышла из комнаты, прошла на кухню, достала из шкафа бутылку оливкового масла, обошла распятую на полу гостью со стороны головы и присела. Щедро смазала руку маслом и торжественно загремела металлом.
— Приготовьтесь к операции.
— Что?!
Екатерина вытащила из-за спины зубастую ножовку.
— С рукой прощайтесь, говорю… ну, и глаза лучше закройте… — И провела ножовкой по батарее.
Гостья завизжала и уже в следующее мгновение отбивалась от домработницы обеими совершенно свободными руками.
— Да… самый целительный в таких случаях фильм — это «Техасская резня бензопилой»! — рассмеялась Катерина. — Потому что видели его все.
Список
Борис Черкасов с утра был не в настроении. Во-первых, после каждого телефонного разговора с Соломиным ему становилось ясно, как много он потерял… и все только потому, что в Кремле в очередной раз поменялась сексуальная ориентация. Во-вторых, вчерашняя четвертинка была не последней, и он добавил еще и получил очередную бессонную ночь, прошедшую в перебранке с женой, уговаривавшей его бросить пить, закодироваться и сменить работу. И конечно же, ни того ни другого Борис делать не собирался. Работа ему даже нравилась, и он все больше чувствовал себя востребованным, а пил… ну пил просто потому, что пил. В конце концов, это не бабье дело указывать мужчине, что делать!
Он вздохнул и потянулся за бутылкой коньяка, которая дежурила в тумбе стола. Он всегда держал ее на пожарный случай. Сейчас был именно тот самый случай, а трубы, как говорится, горели с утра пораньше. Но едва он вытянул бутылку из укрытия, как в дверь постучали, и раздосадованный Борис вернул дежурную бутылку на место.
— Входите!
Дверь отворилась, и на пороге возник не так давно появившийся в институте и уже совершенно доставший Черкасова своей торговой жилкой коммерсант-издатель Алек Кантарович.
«Принесла нелегкая», — подумал Борис и кисло кивнул:
— Входи. Чего тебе?
Черкасов не считал нужным говорить этому сопляку «вы» и намеренно тыкал, заодно указывая, где его место в институте. Но теперь, когда он достаточно четко указал Юре Соломину главного «козла в огороде», все еще не посаженный в камеру Кантарович откровенно раздражал его.
— Здравствуйте, Борис Васильевич.
— И ты не хворай. Зачем пришел? — повторил раздраженно Черкасов.
Гость уже видел, что зашел не вовремя, но не отступил.
— Борис Васильевич, я, наверное, не вовремя. Но у меня короткий вопрос.
Черкасов высокомерно кивнул:
— Если короткий, то валяй!
— Мы поставили в план некоторые новые издания на следующие три квартала.
— И?
Черкасов демонстративно уставился на прыщ, выскочивший у Алека на носу и тщательно замазанный маскирующим гримом.
«Вот баба!»
Алек смутился; он явно не знал, как отвести этот зубодробящий взор чекистского оптического прицела, и от напряжения даже икнул.
— Ой! То есть я хотел сказать, что принес вам список. Можно заверить?
— Список? — поднял брови Черкасов и кивнул на свой стол: — Ну, раз принес, выкладывай.
Кантарович придвинулся, явно смущаясь, положил перед ним папочку с тесемочными завязками и, так же неясно чего смущаясь, отступил назад.
Борис видел, что Алек, по слухам уже начавший зарабатывать весьма и весьма приличные барыши на издательстве, экономил на всем: покупал самые дешевые картонные папки, использовал самую низкокачественную бумагу, и даже скрепки у него были мало того что железные, так еще и ржавые. При этом одевался он с иголочки.
Черкасов поморщился и развязал веревки. Выложил листы и попытался сосредоточиться. Это получилось не вполне четко. Тогда он решил довести начатый процесс до логического завершения и повернулся к Алеку:
— Так. Давай ты сейчас погуляешь полчасика, а потом зайдешь ко мне. Я посмотрю список и скажу тебе все, что думаю по этому поводу.
Кантарович забеспокоился:
— Борис Васильевич, только мне нужно обязательно не позже…
— Ишь ты! — Черкасов скорчил старческую рожу и шутовски зашепелявил: — Куда торописся, милай?
Алек смутился и тут же через силу, словно извиняясь, улыбнулся:
— Да в типографию нужно ехать. Сами понимаете, работа.
Вышло это так униженно, что Черкасов оживился:
— Ага. Понимаю. А я, значит, тут зря свой хлеб ем? Так получается, по-твоему?
— Да нет, что вы… — начал было Алек, но Черкасов уже поднимался из-за стола.
— А ну! Кру-гом!!! Шагом! Арш!!!
Кантарович пулей вылетел в коридор, едва не сбив спешившую к Черкасову секретаршу ректора, и Черкасов удовлетворенно рассмеялся, а жизнь на мгновение стала ярче и осмысленнее.
— Как я его! Еще годик, и он, даже если его не посадят, от пола у меня отжиматься будет!
