академиками. Он думал за всех мудрецов, видящих сладкие или тревожные сны. Он строил планы завоевания мира…
— Куда прешься!!! — заорали из окошка авто, и замечтавшийся Алек отскочил.
Из-за шлагбаума одна за другой выезжали машины запоздало окончивших трудовой день сотрудников, и лишь один Алек стремился внутрь. И это не было чьей-то злой волей или приказом начальства; сколько он себя помнил, Алек Савельевич Кантарович сам решал, как ему поступать.
— Да-да, только сам, — пробормотал Алек.
Он вообще всю жизнь старался быть независимым, вот только независимость давали лишь две вещи: власть и деньги, а в Советском Союзе получить власть, не вступая в компартию и не участвуя в общественно-политической жизни государства, было невозможно. То есть варианты, конечно, были. Например, можно было родиться в семье партбосса союзного масштаба или хотя бы войти в его семью на правах зятя.
Алек с юности относился к такому варианту очень серьезно и даже попробовал высчитать, какая из одноклассниц может в итоге привести его к заветным высотам. Он даже пошел на преступление! Втихаря выкрал из учительской журнал, где были записаны все родители одноклассников, и — о ужас! — у большинства одноклассниц отцов либо вовсе не оказалось, либо — в самом лучшем случае — они работали главными инженерами каких-то невнятных «ящиков». Так что самым высокопоставленным среди отцов девочек оказался папа Нади Спиридоновой — парторг автобазы.
Алек сжег журнал в ближайшем скверике. С выгодной женитьбой явно не складывалось. Нет, он все же приударил за Надькой. Она, обделенная вниманием мальчиков по причине высокого роста, готова была на многое, а уж потискаться в лифте или подъезде Алеку перепадало регулярно. Но главных задач — вхождения во власть или сколачивания капитала — это не решало, а Кантарович мечтал стать миллионером, причем настоящим, долларовым.
Алек перепробовал множество способов — вплоть до торговли кассетами, шмотками и даже ворованными на подмосковных складах сигаретами. Конечно, узнай о таких приработках пионера Кантаровича его пионервожатая, он моментально бы лишился и галстука, и учебы. Но он был неглупым мальчиком и выделялся не только тем, что, несмотря на издевательства одноклассников, продолжал дружить с Надей Спиридоновой, но и тем, что учился на пятерки, нормы ГТО сдавал на «отлично», а все общественные нагрузки нес безропотно. Собственно, лишь поэтому, когда в школу приехал участковый со сторожем автобазы опознавать мальчика, который утащил через забор запчасти из вскрытого склада, он не узнал Алека и прошел мимо аккуратно причесанного на прямой пробор пионера в отглаженном школьном костюмчике.
Нет, Алек так и не стал зятем парторга автобазы Спиридонова — Надя осталась одна, забеременела — сразу после выпускного. Ясно, что Алек, как честный человек, взял на себя расходы, то есть заплатил за аборт двадцать пять рублей, и сразу же прямо объявил Наде о разрыве отношений. А затем был физико- технический институт, куда его заставил пойти отец, профессор физики, аспирантура и наконец-то — после бесчисленных проверок и согласований — поездка по обмену в США. Там Алек и остался.
Времена настали новые, и никто не стал заводить дел, рвать волосы и требовать наказания для сбежавшего аспиранта. В Америке же Алек окончательно убедился, что все самые крупные капиталы заработаны самым бесчестным путем. Именно так, как утверждали его кумиры И.Ильф и Е.Петров в бессмертном произведении «Золотой теленок». И именно тогда иллюзии были им окончательно утрачены, он увидел жизнь как она есть: огромная пирамида наживы, и он — маленький бедный человечек в самом ее низу.
— А это неправильно, — пробубнил под нос Алек и, повернув ключ, толкнул дверь и оказался у себя, на огромном институтском чердаке.
Запустил компьютер и тут же дистанционно просмотрел приходившие на его домашний телефон звонки. Прежде чем сообразить позвонить на сотовый, Павел Матвеевич звонил ему из Штатов на домашний восемь раз! А вот его дочь, два часа назад как прибывшая в Москву Соня Ковалевская, так и не объявлялась.
«Не попала бы в серьезную беду…» — встревожился Алек, ему лишние расходы на выкупы и отмазки были ни к чему. Но тут уже он поделать ничего не мог: Сонечка определенно была дурой. Только ведь дура могла сменить сытое и безопасное существование там на полную неизвестность здесь. Алек добровольно в Россию не вернулся бы ни за какие коврижки.
А пришлось…
Ньютон
История возвращения Алека в Россию не была в числе его любимых, ибо поднимался он здесь долго и с трудом. И первым делом запустил срочное производство визиток и бланков. Три компьютера, два принтера, один бэушный ксерокс и два студента-вечерника из его же института давали ему неплохую денежную прибавку. Плюс ко всему вскоре появились знакомые полиграфисты, которым он таскал заказы на фирменную продукцию для новых русских бизнесменов. И в конце концов он отыскал ходы в регистрационную палату, где за два часа ему выправили документы на издательско-полиграфическую фирму — издательство «Научная мысль. XXI век».
Первым делом после регистрации он обратился к лучшему другу отца, Илье Иосифовичу Рунге, вице- президенту Академии наук. Захватив по дороге в одном из первых валютных магазинов на Арбате приличный коньяк, дорогие сигары и отличный немецкий окорок, Алек весь вечер охмурял старика и убедил-таки, что спасение российской науки в руках самих научных руководителей.
Уже утром был подписан договор о совместной деятельности между издательством Алека и Академией наук. И в полном соответствии с этим договором Алек стал единовластным хозяином всех накопленных многими поколениями ученых России и СССР научных знаний, облеченных в печатную форму с помощью издательства-монополиста «Научная мысль. XXI век».
Алек удовлетворенно рассмеялся. Столь удачно подписав договор, он выбил себе и право создать небольшой офис на чердаке здания института. Прежде помещение использовалось как склад ненужных бумаг и материалов, и когда Кантарович занялся разборкой архивных завалов, он извлек из этого колоссальную пользу.
Первой находкой стали дореволюционные работы русских ученых, которые печатались в практически нетронутой подборке всех номеров с 1820 года ежемесячного журнала с наивным названием «Новый магазин естественной истории, физики, химии и сведений экономических под редакцией И.А. Двигубского». Алек полистал некоторые публикации и заскучал. Пожалуй, основную ценность представляли эти работы не для физиков, а для теологов, ибо такого массированного морализирования он не встречал даже в сугубо религиозных изданиях.
«Общия рассуждения о природе и об удовольствиях, почерпаемых в созерцании ея творений», — читал он презабавный титул статейки, обнаруженной в одном из первых номеров.
«Некоторыя мысли о жизненном движении в человеке, животных и растениях», «О телах органических», — обнаружил он своеобразное продолжение подзаголовком в следующем номере.
«Природа не что иное есть, как высочайшая Воля Божия», — преодолевая рвотные позывы, читал он в третьем журнале.
«Вселенная одушевляется Божественным могуществом, всеобщим Духом жизни, проникшим во все ея части, которые Им единственно существуют, движутся и живут», — безапелляционно заявлялось следующим нравоучением.
А когда он наконец начал сваливать все это в коробку для мусора, обнаружились две книги в сафьяновом переплете. Алек вытянул пухленькие томики и прочитал английские названия: «Математические начала натуральной философии», Лондон, 1687 год, и «Оптика», Лондон, 1704 год. Он до сих пор помнил охвативший его озноб. Вот этим, «унаследованным» от Института кибернетической физики книгам, похоже, и впрямь не было цены…
Алек выглянул в окно и окинул взглядом огромный двор института. Разумеется, книгам была цена. Как
