апокрифических халифов.
Все это, дополнительно подтверждая выводы предыдущего параграфа, показывает, что к началу ислама аравийские Мекка и Седина отношения, скорее всего, не имеют.
Культ Каабы
Что же, собственно, привлекает богомольцев в Мекку? Это Кааба — хранилище священного «черного камня». Общераспространенное мнение, что этот камень представляет собой метеорит не совсем верно. На самом деле (см.[6], стр. 521, рис.99) он состоит из пятнадцати метеоритных осколков, различных по форме и величине, скрепленных вместе известковым цементом и до блеска отшлифованных поцелуями верующих.
Постройка Каабы окутана легендами. Ее прототип находится на небе, а на земле она будто бы строилась не меньше десяти раз (в том числе ангелами, первым человеком Адамом, его сыном Сифом, патриархом Авраамом и т.п.) (см.[6], стр.494).
Обряды почитания Каабы и черного камня во время хаджа носят черты языческого фетишизма и явно имеют своим началом метеоритную катастрофу. Так, богомольцы обязаны семь раз пробежать по определенному маршруту, имитируя бегство от метеорита, и семь раз бросить горсть камней, имитируя метеоритный дождь. Вероучение же ислама и личность Магомета притянуты к хаджу, как говорится, за волосы (см.[6], стр. 528—538).
По мнению современных исламоведов, культ «черного камня» предшествовал исламу (см., напр.,[110], стр. 152). Морозов же думает, что почитание этого камня и является тем, что отличало агарянские секты от других разветвлений раннего христианства. Это почитание безусловно возникло из–за катастрофического падения крупного метеорита, поскольку «нельзя даже и подумать, будто обычный метеорит мог произвести такое сильное впечатление на человеческие умы, что отголоски его удара о землю распространились не только на ее почве, но и по душам миллионов людей, изменив их мировоззрение на трех смежных континентах, и не смолкли в них до сих пор, в продолжение целого ряда веков. Произвести такое огромное впечатление на умы миллионов последовательных людей могла только огромная метеоритная катастрофа…» ([6], стр.448—449).
Естественно думать, что эта катастрофа произошла в 622 г., и что бегство от нее и явилось первоначальной хиджрой. Морозов полагает (см.[6], стр.449), что основная часть метеорита упала в Красное море, вызвав ураган и затопление прибрежных стран (в частности, Египта), поскольку на суше около Мекки не найдено больших метеоритных кратеров. Однако таких кратеров около Мекки никто не искал, а за тринадцать столетий явные и бросающиеся в глаза следы такого кратера должны были сгладиться и потому без специальных геологических методов обнаружить его нельзя. Не исключено также, что предполагаемый метеорит был похож на Тунгусский, который, произведя большие разрушения, кратера (так же, как и крупных осколков метеоритного вещества) не оставил.
Более существенная причина, почему Морозов стремится сдвинуть метеоритную катастрофу (или хотя бы ее последствия) поближе к Египту, состоит в том, что даже крупнейшая катастрофа, произошедшая в столь пустынной и удаленной от всех культурных и политических центров области как окрестность аравийской Мекки, не могла произвести достаточно глубокое и достаточно массовое впечатление, необходимое для создания новой религии, охватившей полмира. Иное дело, конечно, многонаселенный и культурный Египет.
Однако тут возникает характерная трудность. В VII веке в Египте (и тесно связанной с ним Византии) уже велись летописи и трудно себе представить, чтобы катастрофа такого размаха оказалась в них неотмеченной. Эта трудность возникает и в рамках традиционной исторической схемы, но, насколько нам известно, историки ее игнорируют. Морозова эта трудность заставила, по–видимому, немало поломать голову, но вполне убедительного ее разрешения он так и не нашел.
Мы также не можем предложить никакого окончательного ответа, но полагаем, что имеются возможности, незамеченные Морозовым. Например, мы уже отмечали, что легендарные Мекка и Медина, вполне возможно, отличаются от аравийских городов, носящих (ныне) эти имена. Поэтому не исключено, что падение метеорита произошло около некоей другой Мекки («Старой столицы»), испуганное население которой бежало в совсем другую Медину («Новую столицу»). Произошла ли в VII веке внезапная смена столицы какого–нибудь присредиземноморского государства? Нет ли такого рода информации в клинописных текстах?
Если это так, то совсем другое освещение получает легенда о хищении и последующем возвращении черного камня карматами в X веке. Это было не возвращение, а перенос камня из места его первоначального падения в Мекку. Примечательно, что одним из городов, где хранился этот камень, легенда (см.[6], стр. 502) называет Куфу, город около Багдада, в котором якобы было выработано куфическое письмо (а также похоронен Адам).
Не исключено также, что падение метеорита не было столь катастрофичным, как это полагает Морозов, а вероучение агарян распространилось «по трем континентам» совсем по другим, более земным причинам (например, потому что оно давало возможность освободиться от Давящего ига византийской церковно– государственной бюрократии).
Альтернативная теория происхождения агарянства
Если мы теперь вспомним, что
а) аналогичное падение метеорита инициировало в Риме культ «Посланника — Камня»;
б) вплоть до X века, т.е. до времени «возвращения» камня Каабы, в Риме, по сообщению некоторых источников, демонстрировался какой–то камень, который потом неизвестно куда исчез, то возникнет естественная гипотеза, что камень Каабы и является римским метеоритом.
Его перевезли в Аравию противники начавшейся в X веке церковной революции в Риме (см., ниже гл. 17, § 1), которые по всем статьям были ближе к агарянам, чем к реформаторам.
Но тогда камень Каабы должен был попасть на землю значительно раньше 622 года, это согласуется с современным мнением (см. выше), что его культ предшествует исламу, а именно, где–то недалеко от времени основания Рима, а также с тем, что одна из «арабских» легенд говорит, что Каабу основал Отец Рима — Авраам.
Но что же тогда послужило началом агарянства и откуда взялась дата 622 год?
Как мы установили (см. гл. 11, § 5), приблизительно в это время император Гераклий заменил прежнее доевангельское христианство новым, евангельским. Это был крутой перелом религиозной практики, подкрепленный всей силой государственного аппарата. Противники реформы должны были либо затаиться, либо бежать. Не было ли это бегство (по–видимому, на юг) пресловутой «хиджрой»?
Таким образом, получается, что агаряне — это просто староверы, не принявшие нового учения, а «арабское завоевание» — религиозный раскол, который в условиях теократического государства не мог не принять политических форм.
Становится также ясным, почему агарянство победило на юге, в области распространения семитических народов, для которых греческий язык евангелий был непонятен.
Однако и эта теория встречается с определенными трудностями.
Император Гераклий, вступив на престол в 610 году, объявил свою (якобы монофелитскую) реформу будто бы только в 638 году. Откуда же дата — 622 год?
Возможно, что ответ заключается в утверждении историков (см., напр.,[30], стр.47), что интенсивную внешнеполитическую деятельность (выразившуюся якобы в «крестоносных» походах против персов) Гераклий начал как раз в 622 году.
