императорским скипетром Рима другими способами. Но если ты осуждаешь действия римского папы, то порицай уж и Самуила, который, отвергнув Саула, помазанного раньше им самим, нашел нужным помазать на царство Давида».
Это письмо показывает, если только оно не подлог (эта стандартная оговорка всегда необходима при изучении документов католической церкви), каких успехов к этому времени достигли в борьбе за свое идеологическое возвышение римские понтифексы: сам император ставит святость императорского сана в прямую зависимость от помазания рукой великого римского понтифекса!
В письме Людовика обращает на себя уверенность автора, что императорский сан с самого начала требовал освящения папой и что все другие способы его приобретения законной силы не имеют. Мы видим, что представление о древнем императорском Риме было в то время существенно отлично от сегодняшнего, выработанного гуманистами Возрождения. По представлению Людовика (которое он высказывает как общеизвестное и самоочевидное) христианские понтифексы духовно руководили Римом и при «древних» императорах и благословляли их на царство.
Вместе с тем, в это же время явно существовало и представление об «языческих» императорах, преследовавших христиан. Очевидная противоречивость этих двух представлений, по–видимому, никого не смущала.
Морозов замечает, что, если в латинском оригинале письма Людовика (с которым он не имел возможности познакомиться) действительно употреблен термин «папа» (а не «понтифекс»), то оно представляет собой апокриф. Однако, ввиду нестандартных представлений автора этого письма о роли «пап» в древнем императорском Риме, едва ли этот апокриф был очень поздним. Поэтому даже и в этом случае можно думать, что «письмо Людовика» достаточно точно отражает государственную идеологию того времени.
Сильный удар авторитету императора был нанесен в том же 871 году, когда он был захвачен в плен его собственным вассалом герцогом Беневента Адальгисом. Чтобы освободиться из заточения, Людовик был вынужден дать клятву не мстить за совершенное над ним насилие и за то унижение и оскорбление, которому в его лице подвергся императорский сан. Однако, получив свободу и явившись в Рим, Людовик потребовал от понтифекса освобождения от клятвы, что и было исполнено. Испуганный Адальгис был вынужден бежать на Корсику.
После смерти в 872 г. Людовика империя утратила практически всякое значение в стремительно возвышавшемся Риме. Последним толчком послужило то, что права на императорский престол Карла Лысого, преемника Людовика, были несколько сомнительны и, чтобы добиться избрания, ему пришлось унизиться до заискивания у знатных римлян. Дело дошло до того, что понтифекс Иоанн VIII имел смелость публично назвать его римским императором «своего собственного производства».
Результатом явилась анархия в Риме. Отсутствие императорской власти, которая оберегала его раньше, обратило победу понтификата над империей в тяжелое поражение города Рима, поскольку из–за своего крайне неудобного стратегического положения Рим по–прежнему был органически бессилен в военном отношении.
Анархия в Риме
См.[5], стр.556—568.
Не успел новоизбранный Карл Лысый вернуться к себе в Германию, как в Риме группа знатнейших лиц ограбила Латеран и другие церкви. Был созван специальный собор, чтобы заставить их вернуть награбленное, но к призывам и угрозам собора грабители остались глухи.
Вокруг практически беззащитного Рима свирепствовали шайки разбойников, банды мелких феодалов и, к довершению всего, авангардные отряды наступающих агарян–мусульман. Понтифекс был вынужден снова взмолиться императору, от власти которого он только что избавился. Сохранилось письмо Иоанна VIII Карлу, в котором он писал: «Города, крепости и села уничтожены вместе с жителями. Епископы разогнаны, в стенах Рима ищут приюта остатки совершенно беззащитного народа… Окрестности города опустошены до такой степени, что в них нельзя уже найти ни одной живой души, ни взрослого человека, ни ребенка».
К довершению всех бед, христианские южно–итальянские государи объединились с агарянами против Рима. Грегоровиус объясняет этот неестественный с традиционной точки зрения союз «торговыми интересами и желанием найти союзника в борьбе между собой и с императорами Востока и Запада», а также с притязаниями римской церкви на светскую власть над всей Италией. Сколь не сильны были эти импульсы, политический союз христиан и агарян в то время был безусловно возможен только при условии определенной религиозно–идеологической близости. Поэтому факт этого союза является еще одним свидетельством в пользу того, что в IX веке христиане и агаряне только начали расходиться в религиозном отношении (см. гл. 15).
Не имея помощи от императора и окруженный со всех сторон врагами, Иоанн не потерял присутствия духа. Он организовал строительство небольшого, но достаточно сильного флота (описание кораблей которого в точности соответствует классическим описаниям), вышел в море и разбил флот агарян. Это был первый реальный случай морской победы римлян, но он же стал и последним. Под давлением превосходящих сил противника Иоанн был в 878 г. вынужден бежать во Францию. Энергичный Иоанн VIII был последним выдающимся римским понтифексом рассматриваемого периода, и с его смертью надолго погас блеск, которого в первый раз достиг при последних каролингах понтификат как светское государство.
«В это время, — пишет Грегоровиус, — Рим окутался глубоким мраком, и среди него едва пробивается слабый свет летописей, освещающих ту эпоху. Перед нами бурным вихрем проносятся ужасающие сцены, действующими лицами которых являются бароны, совершающие насилия и называющие себя консулами и сенаторами; появляются и исчезают то грубые, то несчастные великие понтифексы, принадлежащие к той же среде баронов; красивые, необузданные женщины и призрачные императоры, вступающие друг с другом в борьбу и затем бесследно исчезающие».
Далее Грегоровиус продолжает: «Мы не можем, конечно, привести фактических доказательств тому, что римляне в ту эпоху ежегодно избирали консулов и ставили их во главе своего муниципалитета, но все же нельзя сомневаться в том, что со времени падения империи каролингов в городе произошел внутренний переворот. Городское управление перешло в руки светских людей, а прелаты были отодвинуты на второй план. Освободившись из–под ига императорской власти и принимая участие, как соправительница во всех политических делах, аристократия принудила своих великих понтифексов признать за нею более значительные вольности. «Консул римлян» избирался из среды знати как самый старший, утверждался понтифексом и в качестве патриция ставился во главе судебных установлений и городского управления. Будучи Consul Romanorus этот глава аристократов уже тогда назывался, кроме того, еще и Senator Romanorus.
Реальная история римского сената и городской аристократии только с этого времени и начинается.
В течение восьми лет (896—904 гг.) было избрано и свергнуто восемь понтифексов, что ярко свидетельствует, до каких размеров достигла в Риме партийная борьба, не сдерживаемая больше железной уздой императорской власти. Время от времени из этого хаоса выдвигался то тот, то другой знатный римский род, пока, наконец, одному из них, возглавляемому «герцогом и консулом» Теофилактом, а, точнее, его женой Теодорой, не удалось захватить власть в свои руки.
По инициативе Теодоры в январе 904 года сан римского понтифекса был вручен Сергию III, любовнику (а скорее всего мужу) ее дочери Маросии. Церковные историографы единодушно характеризуют Сергия как чудовище и тирана, но вместе с тем отмечают, что ему удалось прекратить на время анархию и навести спокойствие в измученном городе. Сергий известен тем, что «восстановил» (т.е. попросту построил) много «древнеримских» храмов, в том числе и Латеранскую базилику. «За все семь лет этого ужасного времени, — фантазируют историки, — она лежала грудой развалин, и римляне не переставали рыться в них, разыскивая имевшиеся в ней ценные пожертвования». «В это–то время, — догадываются они, — и исчезли те произведения древнехристианского искусства, которые были принесены в дар этой базилике
