молоком, большую печку (на всякий случай) — все нарисовал Карандаш.
И только часы-ходики не рисовал Карандаш. Они почему-то уже висели на стенке. Знаете, были такие старинные часы, которые на стенку вешали, а под ними круглый маятник делает всё время так: «Тики-так, тики-так и не так…»
Почему эти ходики появились вместе с домом, никто не знает. Но у волшебников всегда так: обязательно какое-нибудь чудо получится.
Самоделкин даже удивляться перестал таким чудесам. Правда, он ужасно волновался, как бы не простудился Прутик. Мальчик ни за что не хотел укутываться, не хотел пить горячее молоко, и Самоделкину пришлось уговаривать Прутика.
— Если ты не будешь меня слушать, я не смастерю тебе кораблик, — сказал Самоделкин.
Конечно, Прутик моментально выпил молоко.
На улице наступил вечер.
— Ах, как я сегодня устал! — вздохнул Карандаш, когда съел румяную булку и выпил чашку молока. (Волшебники тоже пьют молоко.) — Я так хочу спать! — и он зевнул. (Волшебники тоже иногда зевают.)
— Ну, конечно, — сказал Самоделкин, — мальчику пора спать. Все ребята в такое время спят. Прутя, не хлопай глазами! Спи сию же минуту! За это я расскажу тебе сказку…
— Ты не умеешь воспитывать, — заметил Карандаш. — Надо показывать ему пример.
Маленький художник, зевая во весь рот, снял курточку, штанишки, нарисовал гвоздик на стенке у кровати, повесил на гвоздик свою одежду, лёг на чистую белую простыню, с головой залез под одеяло и крепкокрепко уснул.
— Соня, — проворчал Самоделкин и стал рассказывать сказку. — «Жил-был на свете маленький непослушный Паровозик…»
За раскрытым окном, как большие деревья, шелестели кусты. Где-то неподалёку бегали, громко топая ногами, ребята. Но вот и ребята ушли. На бульваре стало тихо. Пришла ночь. И никто не заметил, никто не увидел необыкновенный дом, спрятанный под густыми листьями в самом тихом уголке бульвара, который назывался Голубым Прохладным бульваром.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ, про мышку и кошку
Самоделкин видел во сне голубые, зелёные, белые, красные, чёрные, полосатые паровозики.
Они бежали по рельсам, гудели своими тонкими трубами: «Ту-ту-ту! Ту-ту-ту-у-у!»
И вдруг один паровозик начал скрипеть, как будто бы у него забыли смазать колеса: «Тррак! Трррак! Тррик!»
Он скрипел так жалобно и громко, что Самоделкин остановил его и, конечно, хорошенько смазал все двенадцать колёс паровозика. Разве мог Самоделкин допустить, чтобы скрипел хоть один паровозик, даже если этот паровозик приснился и на самом деле нет рядом никаких паровозиков, ни белых, ни чёрных, ни полосатых, ни красных? Вот почему Самоделкин взял большую маслёнку и смазал колеса. Но паровозик начал скрипеть ещё громче: «Тррак… Тррик… Трррык!..»
— Ничего не понимаю! — сказал во сне мастер Самоделкин и проснулся.
В комнате было тихо. Луна светила в окно, и шелестели над крышей листья. В углу комнаты ласково тикали часы-ходики: «Тики-так, тики-так и не так…» Самоделкин закрыл глаза, и тут на всю комнату послышалось: «Трр-ррак! Трррик! Трр-ррак!»
Это скреблась мышка: «Тррик! Тррак! Трррик!»
Самоделкин хотел уснуть, но мышка заскрипела ещё громче.
Тогда Самоделкин постучал о стенку, чтобы напугать вредную мышку. Но мышка скрипела так отчаянно, что проснулись и Карандаш и Прутя.
— Кто это? — спросил Карандаш. — Кто?
— Зачем ты нарисовал мышку? — заворчал Самоделкин.
— Я не рисовал мышку, — ответил Карандаш, — честное слово, не рисовал!
— Ничего себе, хорошенькое дело, мышку не рисовал, а мышка скребётся! Может быть, я нарисовал мышку? — сказал Самоделкин.
Мышка скребла все громче и громче. Карандаш не выдержал, он схватил свой ботинок и запустил в тёмный угол комнаты. Мышка на секунду затихла, но потом…
— Трик! Трррак! Трик! — весело сказал Прутя.
— Трррак! Тррик! Трррык! — отозвалась мышка.
— Ребёнок не спит! — возмутился Самоделкин.
— Нет, я больше так не могу! — вскричал Карандаш.
Он встал. И как вы думаете, что сделал Карандаш? Взял и нарисовал кошку. Симпатичную, пушистую, серую кошку.
В комнате сразу стало тихо. Мышка почему-то больше не скрипела. Самоделкин повернулся на левый бок и задремал, Карандаш закутался в одеяло и…
Нарисованная кошка сначала прошлась по комнате, потом услышала, как тикают часы-ходики: «Тикитаки, тики-так…» Потом увидела, как подпрыгивает маятник на часах. Она посмотрела на него своими зелёными глазами и мяукнула. Ей показалось, что это круглый чёрный мышонок с длинным тонким хвостиком.
Она стала подкрадываться, потом прыгнула. И маятник, и часы, и нарисованная кошка с ужасным грохотом и мяуканьем упали на пол.
— Я больше так не могу!! — закричал Самоделкин.
— Брысь! — крикнул Карандаш и запустил в кошку второй ботинок.
А Прутя захлопал в ладоши и засмеялся. Так ему было смешно.
Они втроём стали бегать за кошкой. Они кричали, кошка мяукала, носилась по комнате. Падали стулья, разбивались чашки. Пока сама кошка не догадалась выпрыгнуть в окно.
— И зачем ты нарисовал эту кошку? — сказал Самоделкин.
— Мальчик до сих пор не спит, — сказал Карандаш. — Это никуда не годится.
— Надо спать, — строго заметил Самоделкин.
Он укрыл мальчишку одеялом и сам лёг на свою кровать. Очень скоро ему опять начали сниться белые, чёрные, полосатые паровозики.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ — о том, как Прутик летел на Луну
Рано утром Самоделкин подпрыгнул в постели, как пружинка, посмотрел на кровать, куда вечером уложили Прутика, и закричал:
— Прутя потерялся! Эй, вставай, Карандаш! Прути нету!
В самом деле, постель была пуста.
Распахнув дверь, они выскочили из дома, не зная, куда бежать, и вдруг… заметили Прутика.
Ну как вы думаете, что делал этот Прутик? Ни за что не угадаете! Мальчик висел на дереве, зацепившись не то рубашонкой, не то штанами за ветку, и улыбался!
Лицо и голову Прутика закрывал прозрачный пакет.
Обыкновенный пакет, в который кладут хлеб, чтобы хлеб не высыхал.
Под веткой стояли ребята в таких же прозрачных пакетах. Один мальчик, судя по всему, командовал:
— Приготовиться к полёту! Все готовы?
— Готовы! — дружно сказали ребята.
