Избегнув чар Сократа

терять жену. Подумай о нас.

В такие пятницы Астра оставалась дома. Это было кстати. Иначе она не успевала бы восстанавливаться, подвергаясь каждую неделю облучениям вселенскими новостями. Пусть она что-то пропустит, не успеет, зато восстановит пораженные благоговейным трепетом участки души. В точности так, как недавно прочла у Вивекананды, «Многих учеников загубил учитель тем, что постоянно находился рядом с ними».

— Сегодня, — положила она твердо. — Сегодня я разберусь сама, а там — будь что будет. Смелее. Этот страх… помнится, Окаста что-то говорил об этом.

Она проверила, тепло ли сыночку, укрылась одеялом сама и села в угол постели. Надо бы на коврике, в определенном месте, но на дворе трещал мороз, по полу гуляли сквозняки, и кроме угла постели заниматься было негде.

«Если мой палец указывает на Луну, то вы должны смотреть на Луну, а не на мой палец» — говорят на Востоке. Видно, и там не редкость привязчивое «западение» ученика на личность Учителя. Как избежать этого? А если случилось — как отработать?

— В-нс, В-нс, — проговорила она мерно, ожидая появления… кого? Рискованно. Как это будет? «Сам» удостоит или как вообще? — В-нс, В-нс…

Но вместо него вышло его окружение, дальняя цепь приближенных. Они были вооружены и изготовились к бою. С ними она уже работала частично, когда снимала старых и новых сидельцев. Собрав силу в солнечном сплетении, она опустила глаза и словно вошла в былинную Пучай-реку с ее огненным течением.

Тая река свирипая,
Свирипая река сама сердитая:
Из-за первоя же струйки как огонь сечет…

Конечно, у этого одоления были свои горы и долы, но против работающего человека сознательного сопротивления там нет, есть проверка решимости. Так остался позади и второй ряд, тоже старые знакомцы, те, что вились вокруг В-нса ликующим роем. Короткая передышка, освеженная притоком энергии, и вот уже сама староста, одетая в черные блестящие латы, с распущенными по спине черными волосами, прошлась перед ней с бластером в руках, давая понять, что пощады не будет.

Это была середина Пучай-реки.

Из-за другоей же струйки искра сыплется…

Работа шла уже в горловом центре. Прогорев в химическим растворении, Астра прошла до конца. Староста исчезла. И тут, не дав перевести дух, выпрыгнул Боб, самый близкий к В-нсу человек. Мало того, что он был частым гостем в его доме, он вел уже какие-то подкурсы, не стригся, не брился, как В-нс, говорил его словечками, и даже, подобно славянским пастухам, не стриг ногтей. Сейчас он был сторожевым псом, последней охраной.

Этот был посильнее всех. В глазах замелькали его зрачки, зубы, нестриженные пряди волос. Дальняя стремнина Пучай-реки, противотечение энтропии, били в нее бешеным блаженством.

Из-за третеей же струйки дым столбом валит,

Дым столбом валит да сам со пламенью.

Наконец и красавец Боб отпустил ее. Они не убивают смельчаков, но уж испытывают до конца.

И вот впереди пустота и свет. Неужели? Неужели там В-нс и можно напрямую увидеть и понять его? Шаг, еще шаг, светлее, светлее…

Невероятно.

Перед ней, освещенный лучами, стоял портрет В-нса — огромный, до потолка, портрет у пустой стены. Какова обманка! Приближенные-то, оказывается, не имеют его, они лишь собирают дань с группы, заставляя видеть в себе избранников! Тум-тум-тум. Ну и дела! И еще… что и сам-то он… не совсем сам, а… гм… На этом открытия не закончились. Потому что за портретом стояла каменная резная чаша, доверху наполненная скрученными записками.

— Нашими упованиями! — ахнула Астра.

Итак, если не вся, то большая часть группы существовала в режиме упования на спасение в юдоли страха и печали, где Учитель казался Божеством. Безумие о спасении — вот наживка. Она ли не привязывает! Она ли не держит! Чары, настоящие чары. Что-то ей это напоминает…

Да сознает ли это В-нс?!

Она покачала головой.

— Не угадаешь, пускаясь в странствие, в какие края тебя вынесет. Поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. Сколько возможностей у тех, кто научился работать! Жизнь и есть поле возможностей. Вон что, оказывается! Оказывается, вон оно что! И разве это не духовная ценность?

Но В-нс, ее страх перед ним? Всю жизнь искать Человека, чтобы с его помощью выйти из неведенья, а, встретив, беспомощно зависнуть, потеряв волю, в страхе и самоуничижении!

— Скворушка-Скворя, на тебе зерен. На тебе водички, отстоянной, чистой. Пей, Скворушка!

Скворец в большой прутяной клетке посмотрел одним глазом на Тасю, моргнул, посмотрел на Прошу.

— Он меня боится, — сказал Проша.

Скворец стал клевать зерно.

— Нисколько, — прошептала Тася. — Ты ему понравился, Проша. А почему у тебя нет животных? Тебе не хочется?

— Очень хочется, но мама говорит, что у меня…. ал… але… это когда слезы текут из глаз. Мама рассказывала, что когда она была маленькая, у нее всегда были кошки. Зато у меня есть муха. Ее зовут Ашка.

Тася округлила глаза.

— Разве мухи еще не спят?

— Моя не спит. Она летает грузно, как плохой самолет, а сидеть любит возле плиты на деревянной картинке.

— А ты бы хотел иметь кого-нибудь?

Проша вздохнул.

— У нас в деревне, у папиной бабушки есть собака Шарик. Он живет в конуре. От него у меня не течет ни одна слезинка. Никогда.

Из кухни выглянула Марина.

— У вас все в порядке?

— А скворец клевал зерно при госте. Правда-правда, мама! — темноглазая Тася с длинными косичками чуть застенчиво улыбнулась.

Папы, папы не было у нее, и как же переживало детское сердце!

— Ну, играйте, — Марина закрыла дверь.