Солнечные лучи, прорывавшиеся из-за мраморных колонн, золотили волосы служителя богини, придавая ему величественный вид. В сердце Диона невольно проникал страх.
— Богине известны твои таланты, Дион. Она примет тебя, как мать, — говорил жрец. — Начав служить богине, ты в полной мере познаешь сладость повиновения.
Голос жреца, троекратно отраженный сводами храма, бил в уши подобно набату. Все было рассчитано так, чтобы сделать невозможным отказ, который неизбежно повлечет за собой гнев богини.
Ответ Диона был дерзок:
— Хватит и без меня столбов в храме. Богиня — охотница, любит простор. А вы упрятали ее в каменный склеп. Храм ее — весь белый свет, в котором и я жрецом быть не против.
Говоря так, юноша приблизился к жрецу и оказался в той точке храма, где начинала действовать хитроумная акустика, приводившая в трепет простодушных танаитов. Голос Диона вдруг зазвучал сильнее и чище старческого голоса жреца. Служитель изменился в лице, все величие слетело с него, он замахал руками, как старая сова крыльями, и погнал отступника вон из храма.
Славные учителя Диона не ошиблись. Он посвятил себя другому богу — Арею и много преуспел, служа ему своим мечом.
Вскоре на Танаис напали разбойничьи орды роксоланов. Архонт[2] Клиомен вывел против них войско и выстроил свои фаланги у куцей гряды холмов. Дион находился тогда в рядах конницы лохага[3] Макария, прикрывавшей боевую линию.
Роксоланы знали, что против греческой фаланги конный строй бессилен. Они двинулись на танаитов в пешем строю, потеснили левое крыло Клиомена, так что конница Макария скоро оказалась у них в тылу. Зажатая между холмами, она не могла быстро перестроиться и потому бездействовала. Проще всего было ударить по неприятелю с тыла и тоже в пешем строю. Но Диону никак не удавалось убедить упрямого и тупого Макария. Скорее вола можно было посадить в седло, чем заставить его спешиться.
Тогда Дион соскочил с коня, издал боевой клич и сам бросился на роксоланов. Нелегко было бежать в доспехах всадника по неровному, изрытому вешними водами полю, но его порыв увлек остальных.
Вдруг прилетевшая откуда-то из-за холма стрела пронзила левую ногу Диона, и он упал. Воины обступили раненого, но помочь ему ничем не могли: вытащить стрелу мешали с одной стороны наконечник, с другой — оперение.
А битва там, за холмами, становилась между тем все жарче, все яростнее. Воинское счастье склонялось то к эллинам, то к роксоланам, и трудно было предугадать, за кем останется победа. Дион заклинал товарищей бросить его и идти в бой. Но они не решались, медлили. Тогда юноша в ярости отломил наконечник стрелы, выдернул ее из раны и, обнажив меч, снова повел за собой воинов.
После того как роксоланы были разгромлены, архонт Клиомен подъехал к коннице Макария и спросил с лукавой усмешкой:
— Что побудило моих славных конников сражаться сегодня в пешем строю? Или решили проветрить вспотевшие зады?
— На то не было нашей воли, архонт, — понурившись, отвечали воины. — Вот этот мальчишка бросился вперед и позвал нас за собой.
Клиомен долго рассматривал Диона, окровавленного, едва державшегося в седле, хмурил белесые брови, потом сказал:
— Либо ты, юнец, умнее своего лохага, либо он думает не тем местом, каким следует. — Повернувшись к конникам, он добавил: — Клянусь Зевсом, из этого мальчишки получится стратег.
Памятью Диону об этом сражении осталась легкая хромота.
Много было потом на счету у Диона славных деяний — и военных и гражданских. Благодарные соотечественники избрали его, полуварвара, своим стратегом.
Эвтерпа
Дочь Харилая Эвтерпу Дион взял в жены уводом, воспользовавшись древним правом милетцев. Сын пленницы, он считался незаконнорожденным и потому не мог надеяться на добровольный сговор о браке в порядочных домах. Отец Эвтерпы Харилай ответил Диону на его сватовство:
— Ты сын славного родителя, Дион, да и сам воин, всегда готовый к сражению. Но вся беда в том, что ты полукровок; юноша. Как ты посмел мечтать о чистокровной эллинке из рода Еврипонтидов?
— О Харилай! Скорее я сосчитал бы звезды в небе, чем эротов, воспламенивших во мне любовь к Эвтерпе. Я думаю, что колчаны у них уже пусты — стрелы, все до единой, в моем сердце!
— Пожалуй, тебе нужно очиститься обрядами, ведь любовь — ужасный недуг!
Молодые люди продолжали встречаться тайно. Недостатка в женихах у Эвтерпы не было: когда она проходила по улице, украсив пышные волосы венком из гвоздик или диких пионов, мужчины оборачивались и смотрели ей вслед. Но пока еще никто, кроме Диона, не мог рассчитывать на ее благосклонность.
Первый раз Эвтерпа увидела Диона в палестре[4] — в Танаисе женщины допускались на состязания. Юноша восхитил ее: в гимнастических упражнениях он был подобен Гермесу, на кифаре играл, как Аполлон, в верховой езде не уступал Кастору. С тех пор сердце Эвтерпы принадлежало только ему.
Встречались они в храмовой библиотеке и там, среди папирусных свитков, провели немало сладостных часов в упоительных беседах или за чтением стихов.
Но будущее не сулило влюбленным ничего хорошего. И тогда они сговорились, что Дион похитит Эвтерпу. Увод невесты совершился на второй — женский день артемисий[5] . Мужчины в этот день почти не приходили на агору[6]. С утра храм был полон женщин, выступал хор арфисток, танцовщицы состязались в своем искусстве.
Внутренний двор храма не был выложен каменными плитами и пестрел замысловатыми цветниками. Сам храм походил на грот, увитый зеленью. В таких любила отдыхать Артемида. Ее статуя из паросского мрамора была воздвигнута посередине храма. Вечно юная богиня стояла гордая, с легкой усмешкой на губах. Короткий хитон охотницы доходил ей до колен, за плечами — лук и колчан, в руках — копье. Храм имел две двери, причем вторую, заднюю, дверь закрывала статуя богини.
Эвтерпа была в храме со второго часа дня[7]. Вместе с подругами она пела и плясала под звуки арф, пила легкое разбавленное вино на веселых ложах среди цветов. В девять часов она зашла за статую богини и больше оттуда не появлялась.
Никто не обратил внимания на закутанную с головой в мужской плащ одинокую фигуру, выскользнувшую из задней двери храма. Она пересекла агору, спустилась к пристани. Навстречу ей поднялся с бревна высокий юноша и помог сесть в лодку…
Гинекономы[8] не усмотрели в этот день ничего подозрительного. А Харилай, пирующий дома с друзьями, при возлиянии в честь богини радостно кричал:
— Элелео! Сегодня — вино, а завтра — дело!
Но вечером этот крик вдруг сменился смятенным «Иу! Иу!».
Пропала Эвтерпа…
Причалив к Лисьему острову, Дион и Эвтерпа сошли на берег. Похищенную приняла меотка Этра и коротко остригла ей волосы. Густые локоны падали на землю, подобно сорванным цветам гиацинта. Потом невесту увели в дом. Там и нашел ее Дион, в темном гинекее[9] на подстилке из листьев…
Утром следующего дня Дион, наказав Этре скрывать от чужих глаз жену, отплыл в Танаис.
Дела в городе шли своим чередом. Как ни в чем не бывало, принимал в них участие и Дион.
Харилай похудел. Терзаемый подозрениями, наблюдал он за молодым воином. Кто-то сказал ему, что Эвтерпу видели у меотов на Лисьем острове. Уважаемые горожане — друзья Харилая — ездили на остров и вернулись ни с чем. Меоты отвечали, что девушки у них нет и они не знают, где она.
— Дион! Не ты ли похитил Эвтерпу? — не выдержал наконец убитый горем отец. — Скажи, жива ли
