защиту. Другая женщина не убережет его чистым…
Скорбно внимал Дион словам умирающей. И не было у него сил ни закричать, ни пасть к ее ложу. Лишь когда смерть затуманила светлые глаза Эвтерпы облаком вечной ночи, он воскликнул:
— О, если бы я мог проникнуть в Аид! Я умолил бы Персефону вернуть тебя, Эвия!
Дион похоронил Эвтерпу за городом, у реки, под одинокой ивой. Никлые ветви ее скрыли от посторонних взоров могилу. Он заказал небольшой мраморный бюст жены, поставил на могильном холмике и ежегодно приносил возле него жертвы богам.
Фиас Бога Внемлющего
Двести сорок четыре года назад боспорский царь Полемон привел под стены Танаиса греческие отряды, вооруженные баллистами. Город оказал ему неповиновение, поддержав в междоусобной борьбе внучку Великого Митридата царицу Динамию. Штурмом овладев крепостью, разгневанный Полемон велел срыть городские стены и оставил в Танаисе свой гарнизон. Последующие цари Боспора не спешили отменять повеление Полемона. Почти сто лет город был лишен возможности сопротивляться. И только Савромат Первый, когда Танаису стали открыто угрожать кочевые племена, разрешил возводить оборонительные сооружения.
Танаиты немедленно взялись укреплять город. Многие жертвовали собственными домами, отдавая камень на строительство крепости. Они не только восстановили разрушенные Полемоном стены, но и укрепили их дополнительными каменными панцирями, углубили ров, выстроили новые башни.
День отмены Полемонова запрета стал общим праздником танаитов, и вот уже второе столетие ежегодно празднуется «День Танаиса» с обильными жертвами речному божеству — покровителю города, чье имя он носит. Покровителем Танаиса был всадник в плаще, с длинными волосами и бородой, символизирующими текущую воду, — таким его высекали на каменных плитах алтарей. Имя бога не произносили вслух, чтобы не выдать злым духам, а называли просто Богом Внемлющим.
Оборонительные укрепления Танаиса стали заботой жителей всего города: каждый год они выбирали девять эпимелетов — почетных попечителей градостроительных дел, а некоторые богатые граждане возводили на свои средства даже целые башни и оставляли на них памятные надписи в назидание потомкам.
Едва город обрел возможность защищаться, в нем вновь оживились торговля и ремесла. У пристани появились торговые корабли из Пантикапея, Херсонеса, Синопы. Купцы-перекупщики из Танаиса повезли товары вверх по Танаису и в Великую степь. Приток богатств усилил никогда не угасавшее стремление танаитов к самостоятельности в торговле. Они уже не хотели быть посредниками между пантикапейцами, херсонеситами, синопцами и степными народами. Они мечтали собственными кораблями бороздить Понт. Не случайно в Танаисе увеличилось число поклонников Афродиты Апатуры, покровительницы мореплавания. А в праздники Артемиды Таврополы — артемисии — многие мужчины возродили древний обычай надрезать кожу на горле в честь неприступной девственницы, владычицы доков.
Но робкие попытки купцов, посылавших свои делегации к боспорскому царю выпрашивать мелкие подачки, смешили Диона. Он помышлял о большем, неизмеримо большем — о полной независимости от Пантикапея, о слиянии разноплеменных варваров и эллинов в одно мощное государство.
Мечта стать вторым Прометеем, который принесет варварам огонь эллинской цивилизации, владела честолюбивым Дионом давно. И он упорно, годами, ждал удобного случая. Не только ждал, но и готовился. Когда танаиты, после смерти эллинарха Психариона, сына Фидана, избрали на эту должность своего любимого стратега, он постарался на следующих выборах провести диадохом [11] и архонтами нужных ему людей. Он создал даже собственный фиас [12], куда входили его соратники — участники боевых походов, юноши из лучших семей, готовые за свободу отдать жизнь, и даже рабы из пленных сарматов, предпочитающие бунт жалкому существованию в рабстве.
Фиас Диона не был единственным в Танаисе. Существовали фиасы купцов, судовладельцев, конных воинов, жителей прибрежной части города и другие. Избрав себе в покровители какое-либо божество, фиасоты зашифровывали его имя псевдонимом вроде Бога Высочайшего или Бога Бдящего и высекали на камне его атрибуты вместе с посвятительной надписью своего союза боспорскому царю. А поскольку богов было много, а царь в Боспоре один, то он по сути дела являлся хозяином всех фиасов. Организаторы фиаса просили тайное свое божество усыновить их и потому получали звание усыновленных Богом, а друг друга называли братьями. Новые члены, вступающие в фиас, некоторое время проходили курс кандидатов и назывались братьями-приемышами.
На звание созданного Дионом фиаса было обычным — «Фиас Бога Внемлющего». Но посвятив его речному богу Танаису, Дион опустил из надписи имя царя. И собравшиеся в подземном святилище Диона «усыновленные Богом братья» горячо поклялись держать в глубокой тайне все дела своего союза. Эллинарх Дион был избран жрецом фиаса и старейшиной «усыновленных». Воспитание же молодых фиасотов — «братьев-приемышей» — поручили диадоху Агесилаю, отдав ему почетную, должность гимнасиарха[13] и возложив на него ответственность за их военную подготовку. Фиасу могли потребоваться руки, умеющие держать меч.
Дион забрал Аполлония из храмовой школы и не стал нанимать для него специальных учителей, боясь испортить то хорошее, что успела привить сыну Эвтерпа. Он сам обучал его грамоте, праву, философии, закалял физически. Окрепнув, юноша научился владеть копьем, мечом, луком, освоил искусство кулачного боя, конной езды и мореплавания, на равных с рабами занимался ремеслами. А познания его в философии были столь обширны, что во всем Танаисе не находилось достойного ему противника.
Под силу была Аполлонию и пятидневка Афины — особый цикл военных упражнений, рассчитанный на предельную нагрузку воина в походе и в бою. Достаточно возмужавших юношей — эфебов — собирали в отдельную группу и периодически проводили с ними военные игры, посвященные величественной деве — богине Афине Палладе, — в городе у края Великой степи каждый должен быть воином. В первый день юноши пробегали в полном вооружении тридцать два с половиной стадия. На второй день чистили и точили оружие. На третий — бились на палках, словно на настоящих мечах, метали дротики, стреляли из лука. Четвертый день, отдыхая, слушали рассказы бывалых воинов, а на пятый — снова бегали в полном вооружении. Венок из амарантов — шуточная награда за выносливость — неизменно украшал голову Аполлония, сына Диона.
Каждый, кто входил в город со стороны пристани, невольно обращал внимание на большую вывеску таверны, расположенной напротив ворот. Вывеску украшала огромная голова барана с круто завитыми рогами, причем к нарисованной голове были приделаны настоящие рога, да так искусно, что издали она казалась головой живого барана, который высунулся на улицу и с любопытством разглядывает прохожего, словно определяя, занесет он владельцу таверны денарий[14] или пройдет мимо. Ниже головы крупными неровными буквами было написано:
«Здесь Гермес обещает барыш, Дионис — здоровье, а хозяин Агафий — приют и обед. Тот не пожалеет, кто сюда войдет. Заметь это, путник!»
И путник замечал.
Посетителями таверны были в основном матросы со стоявших у пристани кораблей, прибывшие на торжище угрюмые степняки и другие пришлые люди, которых заносит в город попутный ветер…
В низком полутемном помещении таверны обычно встречались молодые братья по фиасу Бога Внемлющего. Владелец таверны Агафий был свой человек, из «усыновленных». Именитые горожане и боспорские воины здесь не показывались. Разноплеменные посетители из чужаков царских фискалов не интересовали. Из танаитов собирался тут простой люд, иногда захаживали рабы, у кого заводился лишний обол[15].
Не было ничего подозрительного в том, что здесь стали появляться молодые люди из богатых семей. Они были свободны и могли встречаться где угодно. Расположившись в полумраке комнаты за кружкой кислого, разбавленного ключевой водой вина и миской бобовой каши под рыбьим соусом, они яростно, до
