Долго перешептывались и вздыхали седовласые старейшины. Потом самый старший из них Досимоксарф заключил:
— Онесик виновен в смерти вождя Форганака. Из-за него пролилась священная кровь. Получи, царица, тамгу смерти.
Старейшины передали. Томирии речную гальку с высеченным на ней тотемным знаком — изображением Совы. Тот, кому предъявлялся такой знак, должен был умереть. Везти тамгу в род Лисицы назначили трех молодых жриц богини Папануа во главе с двоюродной сестрой Зарины Атосеой. Три девушки, закутанные в черные покрывала, исчезли во мраке ночи.
Они предстали перед Гереей, верховной жрицей рода Лисицы, на рассвете…
— Что за нужда привела ко мне мрачных сестер?
— Никаких нужд не знают только боги, Герея! — ответила Атосса.
Жрица вспыхнула, поняв намек.
— Вы опоздали, черные посланницы смерти! Онесик, сын Байораспа, мертв. Жрица Герея исполнила свой долг. По велению богов иногда стенки сосуда начинают источать яд…
Ударили первые морозы. Стянувший лужицы лед звонко ломался под копытами лошадей. Дион и Зарина вели дружину на запад. Впереди на вороном коне восседал Гобрий.
Два дня продолжалась безостановочная гонка, два дня воины не покидали седел. И только когда Гобрий поднял руку, Дион остановил войско.
Готы были еще здесь. Дион замыслил напасть на них ночью, с горсткой воинов отвлечь их внимание, а основным войском обрушиться сзади и истребить врага малой кровью, пользуясь неожиданностью и численным перевесом.
Разграбив и уничтожив стойбище рода Белого Волка, готы стали лагерем недалеко от Дона между холмами, обеспечивающими хороший обзор степи. Однако в течение нескольких дней, пока они ожидали, чтобы окреп лед на реке, дозорные не заметили в степи ничего подозрительного. Хотя еще засветло готы усиливали сторожевые заставы на окружающих холмах, но в лагере вели себя свободно.
Лазутчики сираков донесли: вокруг лагеря стоят стада неохраняемого скота, воины ходят между шатрами без оружия.
К полуночи потухли костры. Над лагерем опустилась тишина. Готы уснули, понадеявшись на свои дозоры. Дион увел две сотни храбрецов к лагерю. Зарина двинула войско к Дону, в обход. Вперед, к холмам, ушли воины, обученные неслышно шагать в ночной степи. Они подкрадывались к заставам готов и вырезали их прежде, чем те успевали подать сигнал опасности.
Дион раздал всем факелы, велел перевязать грудь полосками белого полотна, чтобы в суматохе не перебить своих, затем разделил воинов на две группы и приказал с двух сторон подбираться к лагерю. Сигналом к атаке должен был послужить зажженный факел Диона.
Дико в ночи хохотнул сыч. Это был условный знак, возвещавший о том, что со сторожевыми заставами все покончено и войско вышло к месту засады. Дион зажег факел и вытащил из ножен «Дар Арея». Меч тускло блеснул, отражая пламя. И когда затаившиеся в темноте воины увидели огонь, они подожгли пропитанное нафой тряпье и с невероятным шумом ринулись в лагерь готов. Проснувшиеся кочевники заметались по лагерю, ища значки своих отрядов, чтобы, сгруппировавшись вокруг военачальников, организованно встретить натиск врагов. Те же, уверенные, что их окружила целая армия, начали отвод своих отрядов к Дону.
Там, в предрассветной мгле, их ожидало сиракское войско…
После кровавой резни на левом берегу Дона орда готов откочевала на север. Можно было возвращаться домой. Но Дион решил своими глазами посмотреть, что же осталось от его родного города. Передав руководство войском Зарине, эллин с тридцатью воинами двинулся к Танаису.
Они остановились на берегу напротив крепости. Морозы уже сковали Дон, но лед был еще тонок, и сираки не были уверены, что он выдержит тяжесть человека. Воины стали полукольцом, развернутым к кромке берега. Навак вытряхнул из мешка лисицу. Она крутнулась на месте и бросилась наутек. Подбежав к реке, ухом приникла ко льду и, убедившись, что шум воды, текущей под ним, не слышен, смело ступила на лед.
— Там, где прошла лиса, — сказал Навак, — человек может перебраться ползком.
Оставив лошадей под охраной двух коноводов, воины благополучно перебрались через реку. Дион приказал Наваку ожидать его у Дона и один направился в крепость….
Эллин медленно брел по улице между развалинами домов. Ноги утопали в золе, в воздухе висел тлетворный запах гари. Великой скорбью была объята душа Диона. Он представлял себе, как метался здесь демон смерти Танатос, не успевая исторгать души из тел огромного количества людей. Вот он призывает на помощь своих мрачных спутников кер. Неистово носятся керы в пламени по узким улицам города и над степью вокруг. Их ликующие вопли сливаются с криками и стонами людей. Похожие на больших сов с человеческими лицами, они кроваво-красными губами припадают к ранам, жадно пьют горячую кровь и вырывают души из еще живых тел…
Подходя со стороны агоры к своему дому, Дион не узнал его. Перешагнув через невысокую ограду из поставленных на ребро плоских каменных плит, эллин вошел в дом через зияющий проем двери. В воздухе закружились хлопья потревоженного пепла. Они медленно оседали на пол, усыпанный камнями и осколками амфор, которые похрустывали теперь под ногами бывшего хозяина дома. И хотя после изгнания эллинарха из Танаиса в этом доме жили другие люди, Дион узнавал знакомые предметы, которых когда-то касались его собственные руки, руки Эвтерпы и сына. Вот глиняная заслонка, наполовину закрывающая овальный зев двухъярусной печи. Ручка на ней отбита. Это маленький Аполлоний свалил заслонку лет двенадцать назад. Вот чернеет в углу закоптившаяся зернотерка из двух круглых жерновов. На ней сохранилась даже краснолаковая мисочка с перегоревшей мукой. Внизу, у основания, чернели остатки двух сгоревших корзин. Дион запустил в них руку, на ладони очутились обуглившиеся зерна пшеницы.
Сгорело и обрушилось деревянное перекрытие домашнего подземного святилища, где некогда собирались на тайные собрания почитатели речного бога Танаиса, а затем и первые христиане из фиаса Диона. А вот и сам Иисус выглядывает из-под обломков. Дион спрыгнул в подвал, вырубленный в материковой скале, поднял каменное распятие и прислонил его к стене. Потом отыскал в углу плиту с изображением Бога Внемлющего, поставил рядом со Спасителем и стал рассматривать обоих.
Бог-всадник в плаще, с длинными волосами и бородой, волнами ниспадающими на плечи и грудь, и стоящее за ним дерево покрылись лиловыми разводами и пятнами черной сажи. Бог Высочайший и Внемлющий потерял всю свою значительность и выглядел сейчас обиженным старцем, которого покинули дети.
Дион грустно усмехнулся: «Усыновленные тобой отреклись от тебя, поклонились злейшему врагу твоему, объявившему бесами всех других богов. Оставили тебя люди, забыли…»
Дион перевел взгляд на Иисуса Христа. Распятый бог, сын бога Единого, побывав в огне, выглядел еще более жалким и беспомощным. Обещавший людям спасение, он не смог защитить даже себя. В гневе Дион пнул ногой распятие и покинул развалины своего дома.
Ноги сами понесли его в степь, прочь из города, к памятному месту у реки. Но не увидел он там больше одинокой ивы — сгорела она в кострах орды. Растоптан лошадьми могильный холмик, украдено изображение Эвтерпы. Хотел Дион склониться к земле, поцеловать прах над могилой, но вдруг услышал какой-то свист.
Словно клещами сдавило грудь, земля вырвалась из-под ног. Жесткая петля аркана захлестнула его…
Навак прождал Диона до сумерек. Эллин не явился. Сираки уже собирались отправиться на розыски, когда до их слуха долетело ржание лошадей, стук копыт, звон плохо пригнанного оружия. Они притаились, прильнув к земле. Мимо проследовал большой отряд, по крайней мере раз в десять превосходящий группу Навака.
«Роксоланы, — определил Навак по одежде и отдельным репликам воинов. — Пешими в драку ввязываться не стоит».
Когда роксоланы скрылись вдали, сираки обшарили всю крепость, но Диона нигде не было. На другой
