битв. Кто знает, чьи пути пересеклись здесь, чья жизнь оборвалась? А вот и живые люди, затаившиеся среди редких кустиков кермека. Отсюда, из-под облаков, они выделяются четко. Но попробуй различи их с земли или с высоты конского седла. Колышущиеся стебли сливаются в единый серый тон с одеждой. Тела засадных воинов будто вросли в горячую землю, взоры прикованы к чужому берегу.
Лисица, мышкующая на краю плоского холмика, вдруг настороженно подняла острую мордочку и, косясь на реку, затрусила в сторону. Тяжело взлетела цапля. Еще напряженнее стали люди.
Порыв ветра донес из-за камыша призывное ржание лошади…
С противоположного берега по узкой ложбине спускается к броду караван тяжело навьюченных лошадей под охраной пяти всадников. Чей это караван? Эллинский? Нет. Посадка выдает кочевников. Скифы, везущие медь или изделия из железа? Тогда почему так мало охраны?
Среди затаившихся в засаде сираков одна девушка — юная жрица. Атосса из рода Крылатого Волка. Ей нужно добыть голову врага. Вот почему она по мере приближения каравана нетерпеливее других то приподнимает, то опускает лук.
Тихий окрик старшего заставляет Атоссу замереть. Начальник дозорной группы никак не может определить, кому принадлежит караван. Нужна осторожность, чтобы не напасть на своих.
Раздался односложный скрипучий крик — так зовет свою подругу коростель, небольшая луговая птица. Только на этот раз его скрип оборвался чуть раньше, чем следовало. Передний всадник, ехавший с опущенной в задумчивости головой, вздрогнул, сторожко осмотрелся вокруг. Но степь молчала. И что-то грозное было в этом молчании. Тогда он приложил руку к губам и послал в степь короткий стонущий звук. Ответ последовал тотчас же. Крик коростеля был условным сигналом сираков. Из кустиков кермека поднялись десять пеших воинов, державших луки наготове.
Это был Ант, возвращающийся на родину. Радамсид-меотиец посылал с ним в подарок Томирии караван с пшеницей и предложение заключить военный союз против горских народов.
Пока Ант и начальник дозора обменивались новостями, Атосса огляделась окрест и вдруг заметила далеко на горизонте еле заметный столб дыма. Она указала на него воинам.
— Это нашествие, — прошептал пересохшими вдруг губами начальник дозора.
Дым был черным — звали всех, способных носить оружие.
Ант натянул поводья. Конь сердито запрядал под ним. Подошли коноводы с лошадьми для пеших воинов. Атосса вскочила в седло.
— Мое место там. Караван оставляю на тебя, — сказал Ант начальнику. — Береги пшеницу.
И он опустил тяжелую плеть на лошадиный круп.
— Я с тобой! — крикнула Атосса и устремилась вслед за приглянувшимся ей воином.
Начальник дозора не остановил ее. Там, где горячее свара, больше шансов добыть головы врагов. Да и стоит ли перечить девушке, если ее позвало сердце?
Завещание старой жрицы
Томирия неподвижно лежала на кошме. У изголовья в горестной позе застыл совсем постаревший Ктес. Мальчики-рабы забились по углам хижины и испуганно смотрели оттуда.
Ант осторожно опустился на колени у ложа царицы. Его большому телу было тесно в хижине. Сняв золоченую застежку, Ант сбросил плащ и длинную рубаху, стеснявшие его движения. Глядя на высохшее тело бывшей повелительницы, задумался.
Человек похож на бурдюк с вином. Пока молод он, бурлят в нем жизненные соки, сила ищет выхода. Потом отбродит, отбунтует вино, станет спокойнее, крепче. Так мужает духом зрелый воин. У старого же человека убывают силы, а вместе с ними и жизнь, как вытекает перекисшее вино из проткнутого бурдюка…
У задней стены, на жертвеннике, словно глаза дремлющего насытившегося божества, чуть краснели угольки. Ктес переполз к жертвеннику и стал дуть туда, где покрывался пеплом угасающий жарок. Угольки замерцали во тьме, потом выбросили язычок пламени, озарившего хижину — глинобитные стены, черные от копоти; сводчатый камышовый потолок с отверстием для дыма посередине; седло и меч, некогда верно служившие грозной воительнице; туалетный столик с красителями в раковинах и царскими украшениями эллинской работы; по углам глаза маленьких прислужников, блестящие точно зрачки голодных зверят. Все остальное, что указывало еще, на связь умирающей с властью над духами и людьми, было вынесено и удалено из помещения после обрядового празднества, когда сираки признали верховной повелительницей дочь Томирии Зарину. На кошме под шерстяным одеялом лежала теперь рядовая дочь племени, верная ему до последнего дыхания. Так должно быть по обычаю. Но сираки помнят ее как царицу. И никто из богов не осудит их, если ей воздадут после смерти немного больше почестей, чем простому воину.
В хижине каждого сирака горит огонь в каменном четырехногом алтаре, на котором приносят иногда жертвы, чтобы умилостивить рассердившихся богов. Это бывает лопатка барана или целая голова лошади, а порой и просто кость. Честный сирак не прочь и обмануть свое божество. Если оно не сердится, значит, не видит.
Огонек на жертвеннике — глаза божества. Он то горит ярко, то притухает — это не страшно. Великая богиня плодородия и домашнего очага Папануа может и подремать, как уставшая мать семейства, дети которой — все сираки. Но беда, если исчезнет с жертвенника корень огня. Папануа отвращает свой лик от того очага, а сирак, прозевавший огонь, немедленно оказывается во власти злых духов и теней отверженных предков, не нашедших успокоения в царстве мертвых. Потому и поспешили сираки вновь возжечь огонь на алтаре в хижине Диона…
От огня с жертвенника Ктеса причудливые блики прыгали по лицу Анта с крупным, почти прямым носом, с зазубриной шрама у переносья от синдской стрелы, по светлым волосам, по его могучему торсу, с которого они шаловливо сбегали иногда на коричневое лицо умирающей и, как бы испугавшись чего-то, торопливо прыгали в стороны. Ант тронул холодную руку старухи. Глаза ее вдруг раскрылись, в них отразилось око Папануа.
— Ты вернулся, Ант? — заговорила Томирия, с трудом раздвигая ссохшиеся губы. — Я боялась уйти к предкам, не увидев тебя.
Ей было тяжело говорить, плохо слушался язык. Но Ант отчетливо разбирал каждое слово.
— Скоро тесно станет людям в степи, вытопчут они пастбища своими стадами, займут все свободные земли. Кочевать будет негде. Научи сородичей выращивать пшеницу…
Если сираки не сядут на землю, как эллины, они умрут от голода. Радамсид-меотиец давно учел это… Дружите с ним. Он поможет в трудную минуту…
Но главная опасность не в том. Ты видел, как садится на луг саранчовая кулига? Черная, мертвая земля остается после нее…
Из-за большой воды Гиркани придут в нашу степь свирепые воины в широких штанах из звериных шкур, на низкорослых конях без седел. Предки помнят: они уже приходили не раз…
Степь после них становилась мертва, как после саранчи. Победить их нельзя. Их много — тьма! Сотню весен назад дед твоего деда слышал о том от старых людей…
Сиракам нельзя уходить с Ахардея. Здесь могилы наших предков. Их тени бродят среди курганов. Обменивай у эллинов пленников на мастеров каменных дел, ставь крепости на Ахардее. Крепости устоят против врагов… Даже если их тьма…
Томирия дышала все тяжелее. В груди ее что-то хрипело и свистело, как в порванном мехе.
— И еще, Ант… Тебе с Зариной нужно быть вместе. Ты научишь сираков сеять пшеницу, оградишь их от врагов. Она обеспечит покровительство богов. Возьми… брачный амулет…
Старая жрица вдруг села на кошме, откинула край ее. Там лежала золоченая шейная гривна. Она растянула ее и надела на шею Анту. Головки гривастых волков слабо стукнули под подбородком воина. Томирия откинулась на кошму, глаза ее закатились, дыхание прервалось.
Увидев, что Томирия переселилась в тот мир, куда живой не имеет доступа, Ант поднялся и мечом изрубил в куски бронзовое зеркало жрицы, чтобы душа ее смогла сопровождать свою хозяйку в царстве теней.
