умолкнуть, когда народу грозит беда…
Ты инородец, эллин!
Сразу же после ухода катафрактариев Зарины из крепости Ант и Ферон стали сбивать прибывающих с дальних становищ конных и пеших воинов в боевые отряды. Пешие копейщики и лучники поступали под начало Ферона. Ант набрал свой засадный отряд из конных дружинников южных родов, испытанных в битвах с дикими горцами, привыкших к долгому ожиданию врага в засадах среди горных теснин.
Ант, воспринявший от Диона смешанную тактику степной и римской конниц, вообще с недоверием относился к пешему воинству. Выбить в стремительном наскоке противника из седла, добить его ударом длинного сарматского меча — в этом он понимал толк. Но Ферон придерживался другого мнения. Он даже как-то высмеял Анта, сказав:
— Если бы наши желания могли превращаться в боевых коней, ты не увидел бы пешим ни одного сирака!
Ант и Ферон были уверены в победе над Мегиллой, и их приподнятое настроение скоро передалось войску. Пешие воины Ферона первыми покинули Успу. Вместе с ними ушли старцы из Совета старейшин. Они должны были организовать отход кочевых таборов с обозами и стадами с пути движения орды Мегиллы. Через день после них увел свой отряд к Волчьей балке и Ант. Крепость опустела, закрылись наглухо тяжелые ворота. Только глаза двух десятков воинов, оставленных для охраны Успы, бдительно просматривали подступы к племенному центру сираков.
Ударный отряд Анта на рысях двигался вдоль Ахардея. Речная пойма с зарослями камыша оставалась по правую руку. Лучи предзакатного солнца косо заглядывали под шлемы, освещая обветренные лица степняков. Торжественно-мрачная решимость была написана на них.
Воины ехали молча, сираки не любят лишних слов перед боем. Оружие и боевое снаряжение были пригнаны так тщательно, что ни один звук, кроме стука копыт, не нарушал безмолвия предвечерней степи. Не пересвистывались сурки, умолкли птицы, не стрекотали кузнечики. Уставшая от безветренного зноя степь еще не пришла в себя и молчала, словно перед грозой. И потому особенно зловещим показался свист стрелы, внезапно нарушивший тишину. Она ударила в грудь Анта, ехавшего впереди, и, скользнув по металлической поверхности панциря, упала в пыльную траву.
Просвистело еще несколько стрел. Они прилетели с востока, со стороны реки. Одна из них воткнулась в холку коня, раненое животное рванулось в сторону. Ант, выдернул стрелу и переглянулся с подскакавшим Ассаном. Такие стрелы были только у одного человека во всем племени сираков — у Гобрия. Десятка полтора воинов бросились к берегу реки. На глинище у низкого обрыва отчетливо были видны отпечатки босых ног человека. Судя по тому, что в них только что начала появляться вода, тот, кто оставил эти следы, покинул свое укрытие с минуту назад. А теперь зеленая стена камыша надежно укрыла стрелка.
Только сейчас понял Ант значение мрачных взглядов урода, которыми он награждал его с того самого момента, когда умирающая царица надела ему на шею брачную гривну. Очевидно, давно и безнадежно был влюблен Гобрий в юную сиракскую царевну. Ант и раньше догадывался о роковой страсти, снедающей сына Форганака из рода Белого Волка.
Дружба, которой одарила Гобрия Зарина, вызвала в его душе сильное ответное чувство, разбудила в уроде мужчину. Пока у Зарины не было претендентов на ее сердце, Гобрий, на правах верного друга, оберегал ее от мимолетных увлечений. Когда же определился соперник, его ослепила дикая ревность. Он оставил племя и теперь выслеживает Анта на узких степных тропах.
Размышляя о Гобрий, Ант неожиданно пришел к мысли, что урод может стать предателем. Кто знает, на какой еще шаг способна толкнуть его слепая ярость неразделенного чувства. Вот почему глубокой ночью на привале в одной из малых родовых крепостей Ант предупредил Ассана, уходящего лазутчиком в лагерь врага по приказу Зарины:
— Кроме всего, о чем мы говорили в шатре царицы, у тебя теперь есть еще одна забота. Ты можешь встретить Гобрия в лагере Мегиллы. От него можно ожидать всего. Ты должен помешать ему стать предателем.
Ассан, переодетый роксоланом, ушел в ночную степь.
Несколько лет назад готы сожгли эллинский город Танаис. Пустынна с тех пор степь вдоль Дона. Опасна и полна неожиданностей дорога через нее. Человеку неуютно на широкой ладони равнины. Уйти некуда, спрятаться негде. Только волки, шакалы да воронье чувствуют себя вольготно. Степь щедро платит им дань для кровавых пиршеств. Здесь пролегла неспокойная граница между враждующими племенами роксоланов и сираков.
Во множестве стоят здесь древние могильники воинов. Давно уже потомки забыли их имена — никто не окажет даже, какого они были рода-племени. Могильные курганы — излюбленное место тарпанов — диких серых лошадей с черными гривами. Пока табун пасется, вожак одиноко стоит на самом большом кургане, зорко осматривая окрестности. Этот курган известен сиракам под именем Тарпаньего.
Каждое утро серая полоска неба на востоке медленно краснеет и становится похожей на петушиный гребень. Еще медленнее выкатывается из-за края земли оранжевое солнце, чтобы весь долгий день жечь степь неумолимыми лучами. Ни один живой силуэт, кроме волчьего или тарпаньего, не прорисовывается на алой кромке зари. И так изо дня в день, из недели в неделю, пока не промелькнет орда кочевников, идущая в набег.
В это же утро серую полосу степного окоема заслонила длинная черная тень. Раздувая ноздри, тревожно заржал жеребец на Тарпаньем кургане. Табун мгновенно исчез за холмами, только пыль взметнулась из-под копыт. Последним, оглядываясь и сердито фыркая, скрылся вожак.
Огромное войско Мегиллы переправилось через Дон. Много тысяч воинов встало под походные бунчуки багатара.
Блестя чешуей доспехов, Мегилла взлетел на курган. Сухощавый, тонконогий конь, сердясь на резко, натянутые поводья, взрыл копытами землю, еще хранившую следы его дикого сородича — тарпана. Но толстое, почти квадратное тело всадника с короткими мощными ногами держалось в седле неколебимо. Плоское безбородое лицо, иссеченное старыми шрамами, было повернуто к северу.
Войско на рысях проходило мимо. Ветер трепал конские хвосты на древках копий. Воздух дрожал и гудел. Мутный полог пыли окутывал утреннее солнце. Застыв на холме, подобно волку, Мегилла острым взглядом обозревал свою конницу. Воинов было больше, чем пчел над весенними травами.
Багатар был доволен и горд ими. «Они люди летучие, — думал он, — их не остановишь. Дерзкими и стремительными взрастила их Степь. Вперед же! Вперед, грозные конники! Ударом молнии обрушьтесь на сиракские вежи!
Завтра с восходом солнца мы будем есть баранье мясо у победных костров, а шакалы — трупы наших врагов!»
Внезапно к обычному шуму войска на марше примешались посторонние звуки, идущие откуда-то с левого крыла. Чуткое ухо Мегиллы уловило крики, лязг металла, свирепое ржание лошадей. Где-то там, за ближайшими холмами, шло сражение.
Самая подвижная часть сиракского войска, дружина Зарины, напала на врага, перешедшего Дон. Войско Мегиллы, словно споткнувшись о невидимое препятствие, стало разворачиваться, охватывая гигантской подковой холм, где кипела сеча. Сам Мегилла с сотней отборных телохранителей ринулся на звуки битвы. На ближнем холме багатар вдруг увидел двух тяжело вооруженных всадников. Воины сошлись в смертельном поединке. Сирак легко отразил длинным мечом удар врага и тут же нанес ему ответный. Сраженный роксолан рухнул с коня. Победитель на глазах у Мегиллы и его телохранителей спокойно спешился, отсек голову поверженного воина и, насадив ее на копье, пропал за холмом.
Мегилла с немым изумлением наблюдал эту кровавую сцену, не подумав даже броситься в погоню. Но не гибель собственного воина поразила его. Он успел разглядеть, что у сирака из-под шлема на грудь спускались две длинные светлые косы.
К месту схватки Мегилла опоздал. Изрядно потрепав сторожевой отряд роксоланов, сиракская
