сделает для того, чтобы сохранить арендатора. Потому что во время кризиса люди сокращают расходы и подыскивают квартиры подешевле. А сдать в аренду недвижимость в период общего упадка довольно сложно. Понял? Наш человек об этом, как и ты, не думает. Или возьмем еврея. Едва кризис замаячит, Абрам подойдет к своему работодателю с просьбой снизить ему зарплату. Да-да! Он скажет: «Уважаемый Мойша, чувствует мое сердце, что скоро в нашу дверь начнет стучаться кризис. О, с этим мерзавцем я, к сожалению, знаком. Сократите мне зарплату сегодня, тогда шансы пережить его вместе у нас будут выше. Я первым хочу затянуть пояс, чтобы позже он не лопнул на ваших штанах и мы вместе не оказались бы на бирже безработных.
— А китаец?
— И он поступит мудро. Начнет экономить на всем. Откажется от электричества и газа. Станет разводить огонь во дворе, собирая валежник. И жарить яичницу будет не на сковородке, а на лопате… Воду будет экономить, она тоже денег стоит. После яичницы надо помыть сковородку. После рабочего дня моется лопата. Зачем тратить воду на одно и другое, если лопату можно приспособить вместо сковородки? Я уж не говорю о том, что он не будет дожидаться зарплаты или пенсии, которые во время кризиса выплачиваются, мягко говоря, нерегулярно, чтобы купить съестное, а начнет ловить жучков, паучков, червей, добывать любой биоматериал, чтобы быть сытым. Я бы хотел назвать тебе причины нынешнего финансового и экономического кризиса. Прежде всего, это извращенное потребление. Каждый мечтает иметь все! Владеть всем да сразу! В какой-то момент своей истории человечество от этого и погибнет. Теперь ты понял, зачем нужна нашему народу нанопилюля Кошмарова? Православные живут надеждой на Бога, начальника, систему, на кого-то, но всегда помимо себя. Это ухудшает их шансы на выживание. Начни. Избери первого пациента. Приглядись к нему. Если заметишь положительное развитие личности, ее совершенствование, продолжай поиск других. Действуй смело и решительно. Российский этнос необходимо срочно спасать. Вдоль всех тысячекилометровых границ соседи смотрят на наши территории как на сдобный пирог. Всем безудержно хочется, полагаясь на нашу отсталость распилить Россию на аппетитные куски. Ведь бомбы и ракеты нынче уже никакого преимущества не дадут. Мои нанопилюли покончат с национальной немощью, и русский человек пройдет через будущие века как хозяин жизни.
«С большими странностями этот очкарик, — огорчился про себя господин Парфенчиков. — Мне, живущему в опийном тумане, существующему в мире ирреальности, он предлагает наблюдать за положительными изменениями в личностях. Скажет тоже! У меня критерии положительности, господин Кошмаров, совсем другие, чем у вас, представителя академического сословия. Как по мне отлично, народу и знать не полагается. А что такое ломки, или абстинентный синдром, — и подавно не его забота. Если бы жизнь была коллективным делом, я бы не спорил. Но она индивидуальна. Жив-то я, а не коллектив русских или китайцев. Умер-то я, а не евреи или немцы. Умный он, но никак не поймет, что такие типы, как я, а нас немного, живут только метафизическими ощущениями, и что творится с русским миром, с миром вообще, нас меньше всего интересует и беспокоит. Моя единственная забота — близость к кукнару. Все! И даже абсолютно все! А он мне лапшу вешает. Тьфу! Кстати, в этой коллективной теме жизни и смерти есть что-то магическое. Да-да. Что если подобрать коллектив (признак единения может быть любой) и заключить такой договор: когда один из сообщества помирает, все остальные тоже отправляются на тот свет. Тогда забота друг о друге была бы колоссальна. Не то что сегодня: оскорбить соседа, дать в морду первому встречному — одно удовольствие. Да, такие нынче нравы. Так что в концепции коллективной жизни и смерти проглядывается много интересного, метафизического. Какнибудь эту тему надо серьезно обмозговать, и профессора подключить».
В какое-то мгновение у Петра Петровича мелькнуло опасение, что он сходит с ума. Но он лишь пожал плечами и обратился к очкарику деловым тоном:
— У меня есть одно условие, без выполнения которого я даже рукой не пошевелю. Грузинский фрагмент в купаже наций должен быть настоян на опийном отваре. Грузины получают пять процентов, которые вы хотите добавить в русский генотип. Это около одного процента от ста. Малость, но без нее русский человек будущего останется неспособным на вдохновенные размышления. А они чрезвычайно необходимы творческой личности, ведь без них ни одна глобальная идея не может быть реализована. Хочу вам напомнить, что у опийной энергии по всем показателям Божественное происхождение. Соглашайтесь, профессор. Вы меня убедили в своей версии проекта, а я хочу упросить вас пойти мне навстречу, так как уверен: энергия кукнара в скромных дозах необходима для креативного развития личности. Если вы одобрите мою задумку и внесете в нанопилюлю коррективы, клянусь, в этом случае я начну действовать с завтрашнего утра. И достаточно расторопно.
— Я против! Я человек других воззрений, но вы вынудили меня согласиться. Когда новая нанопилюля будет готова, я сам выйду на связь. Не думайте, что на ее производство уйдет много времени. До скорого. Пока!
После этих слов профессор исчез. Парфенчиков не стал расспрашивать очкарика о новых комментариях к библейскому призыву «…будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный». И его, и свою точку зрения по этому вопросу, который некоторое время назад обсуждался, Петр Петрович попросту забыл. Мало ли о чем приходится болтать. А кроме того, библейская метафора для него являлась пустым поэтическим образом. Человек не может быть таким, как Он, полагал господин Парфенчиков, а Он не может быть, как все мы. И в Нем нет ничего от нас, а в нас нет и крупицы от Него. В это Петр Петрович верил. Приезжий москвич бы убежден, что маковый цветок создал Он. Такую высокочувствительную материю, такую тончайшую, интеллектуальную суспензию, как опийное молочко, никто, кроме Него, сотворить не смог бы. В ее силе есть что-то невероятное, весь заряд природной энергии можно встретить лишь в одной маковой головке. А в дискуссиях о Боге и его творениях он был не большой охотник участвовать. Каждый должен оставаться со своими мыслями, а коли их нет, молчать и слушать. Если же возникнет желание познакомиться с оригиналом, читайте Библию.
Парфенчиков зевнул. Нос зачесался, по ступням пробежали приятные маковые покалывания, глаза закрылись, язык прилип к небу. В этом состоянии он хотел полнейшего одиночества и провалился в него. «Слава богу. Что еще смогло бы удерживать меня в жизни, кроме крепостной зависимости от маковой головки», — напоследок мелькнуло в голове.
Музы незавершенного круга
Господин Помешкин гадал, в каком состоянии ему было бы более комфортно: следить в бинокль за происходящим в городе Кан и вести тот образ жизни, к которому он привык, или отдаться новым прелестям опийных грез. Григорий Семенович, будучи сибиряком, все же был человеком не очень решительным, а скорее на редкость боязливым. Что прельщало странного канца в новом опыте, к которому он так неожиданно приобщился в жилище соседа? Прежде всего это необъяснимая интеллектуальная сила, легко подавившая его разум после нескольких глотков неизвестного отвара. Такой мощной энергии как раз и не хватало Григорию Семеновичу, чтобы жить более уверенно. Но его мучил вопрос, на который пока не было ответа. Он хорошо помнил слова Петра Петровича, что
Он оглядел домик. В прихожей горела лампочка; тусклый свет напомнил молодому человеку расположение комнат. Вспомнив, что миска с кукнаром находится на кухне, он встал и поплелся туда. У буфета обнаружил спящего на полу Парфенчикова. Григорий Семенович перешагнул через него, подобрался к миске и выпил одну столовую ложку без бугорка. Память подсказывала рекомендации Петра Петровича не перебарщивать с этим делом. После этого он отщипнул кусок хлеба и запил водой. Потом вернулся на кровать, удобно устроился и стал ждать эффекта. Впрочем, его наступление Помешкин так и не зафиксировал. Незаметно для самого себя он углубился в размышления о всякой всячине, что весьма
