– Ладно, уговорила! – с энтузиазмом произнес таксист и отправился на кухню.
Бурышкин оглядел своих сотоварищей. Катя сидела все так же безучастно и, казалось, о чем-то размышляла. Впрочем, по ее бесстрастному лицу нельзя было понять, думает ли она или просто дремлет с открытыми глазами. Лилька сощурила и без того узкие глазки и, не мигая, смотрела на горящую свечу. На кухне слышалось звяканье посуды, бульканье… Видно, таксист принял во внимание слова девушки. Через некоторое время он вернулся, повел вокруг осоловелыми очами, не говоря ни слова, улегся на диван, немного повозился, устраиваясь поудобнее, и захрапел, сначала еле слышно, а потом во весь голос. Казалось, сонная одурь сковала каждого.
И что дальше? – размышлял Никифор, сомкнув веки. Абсолютно неясно, что вообще здесь творится. Он вспомнил рассказ таксиста. Кого он видел? Да и видел ли вообще кого-то? Может быть, его болтовня – просто результат алкогольного опьянения. Но Катя подтверждает его слова. А самой-то Кате можно ли верить? Но даже если все про спящего юношу и сидящих у него в изголовье – правда, что сие означает? Катя сказала: этот дом – дыра. То есть вход в иные измерения. Допустим. И что из того? Какое лично ему дело до всей этой чертовщины? Мальчишку вытащить? За этим и пришел. Но он думал, все будет проще. Намного проще, а тут… Вон даже Катя не в силах что-либо предпринять. В воздухе явственно ощущается скрытая угроза. Она повсюду. Трагикомическое сражение с ящероподобным существом – только прелюдия к настоящей схватке с неведомым. Исход ее непредсказуем. А не лучше ли вообще отсюда убраться, пока не поздно? В конце концов, какое ему дело до Павла. Может, тому и помощь вовсе не нужна. Спит, ну и пускай себе спит. А окружающие его духи… А если и духов-то никаких нет? Бред. Игра воспаленного воображения. Мало ли что утверждает Катя. Все эти астральные казусы разоблачены тысячу лет назад.
Так критически рассуждал Никифор Митрофанович Бурышкин, самому себе стесняясь признаться, что он просто боится. Боится, как малый ребенок, лежащий ночью в постели и воображающий вокруг призрачный мир, населенный чудовищами и мертвецами. Нужно только поплотнее сомкнуть глаза, и вся нечисть враз исчезнет. А здесь? Здесь лучше всего самому себе внушить, что он в самом обычном доме, в котором почему-то отсутствуют хозяева. Если прежде все связанное с потусторонним миром представлялось ему чем-то вроде игры, щекочущей нервы, временами страшноватой, но все же игры, то теперь он вдруг почувствовал, что зашел слишком далеко и стоит на пограничной черте, за которой начинаются не мнимые, а подлинные опасности.
Несмотря на все свое так называемое «героическое» прошлое, Бурышкин был трусом. Мужественная внешность, апломб и занимательные истории, которыми он постоянно сыпал, искусно скрывали истинную натуру. Стоило ему ощутить малейшее дуновение реальной угрозы для здоровья, а тем более жизни, он пасовал. Большинство из его «экспедиций» было чистейшим блефом, а те, что действительно имели место, обычно кончались конфузом. Так происходило и на Тянь-Шане, и в Карском море, и даже в родной Москве, когда Бурышкин, пытаясь отыскать библиотеку Ивана Грозного, лазил по столичным подземельям. В одной из катакомб нужно было пролезть, вернее, проползти под оголенным высоковольтным кабелем. Ветхий кабель болтался над водостоком и выглядел очень ненадежно. Никифор, к удивлению своего проводника, категорически отказался идти дальше, ссылаясь на внезапный приступ радикулита. И вот теперь он вновь ощутил приближение приступа страха.
Интересно, что предупреждал его о неведомой или реальной опасности собственный организм. Бурышкин ни с того ни с сего вдруг начинал икать. Вот и теперь он неожиданно громко икнул. Лилька, до сей секунды как завороженная смотревшая на пламя свечи, перевела взгляд на него, чуть заметно усмехнулась. Никифор заметил ее взгляд и смутился. Он всегда опасался насмешек в свой адрес. Вряд ли девушка знала или хотя бы догадывалась о причине икания, но Бурышкину показалось: над ним смеются. Он поспешно вскочил и вышел из комнаты в прихожую.
Икнув еще несколько раз, он набрал полную грудь воздуха и задержал дыхание, насколько возможно. Не единожды проверенная реакция организма определенно подсказывала: «Никифор, бери ноги в руки и беги отсюда как можно быстрее».
Бурышкин шумно выдохнул и прислушался к себе. Икота вроде прекратилась. Но это ничего не значило. Знак был подан, и на него нужно реагировать.
Тут искатель приключений непроизвольно огляделся и, к своему удивлению, обнаружил: в прихожей все выглядит, как в самом начале. Вот зеркальная панель на одной из стен. Она совершенно цела, ни дыр, ни трещин. Вот входная дверь…
Несколько обескураженный, он отворил дверь и выглянул на улицу. В лицо ударил заряд мокрого снега. Но Никифор не обратил внимания на проказы погоды. Он вышел из дома и огляделся. Облепленные снегом фонари во дворе светили довольно слабо, однако Бурышкин различил в полутьме крышу стоявшей за стеной машины. Можно было возвращаться в город. Вот только таксист… Напился, сволочь… Ну, ничего. Пускай часок покемарит, а потом в дорогу.
Никифор вновь вернулся в дом. Ничего не изменилось. Шаманка застыла, словно каменная баба, девчонка таращилась на огонь свечи, на диване похрапывал таксист.
– Катя? – позвал Никифор. Шаманка подняла на него взгляд. В щелках глаз мелькнула насмешка.
– Боишься? – спросила она.
– Катя, там выход… – сообщил Никифор. – Можно отправляться домой.
– Боишься, – констатировала она. – И я, знаешь ли, того… Не чую, как к ним подступиться.
– Так поедем?
– И Пашу тут бросите?! – неожиданно воскликнула Лилька. Она так резко вскочила с кресла, что пламя свечи яростно заметалось и она погасла. – Ведь ехали сюда именно за этим – освободить… А теперь… Ну и дергайте… А я остаюсь.
Бурышкин делано хохотнул.
– И нечего тут ржать! А еще старый человек. Ведь больше всех дергался. Поедем да поедем… Ну вот и приехали…
– Я, главное, не понимаю: зачем он им нужен? – не слушая Лильку, пробормотала себе под нос шаманка. – Зачем-то же нужен. И почему именно он? Ладно, попробуем узнать. А ты, Бурышка, можешь идти. Ты мне не нужен.
– Но как же?.. Ведь приехали вместе… – заюлил Никифор. – Вместе и назад.
– Я таких еще не встречала, – не отвечая на призывы Бурышкина, спокойно сказала Катя. – Не простые. Очень сильные. Меня не боятся. Интересно. Можно спросить. Не знаю, скажут ли. Попробовать разве…
Она достала из кармана огрызок мела, начертила на полу круг, затем извлекла на свет кожаный кошель, подбросила его пару раз, потом развязала завязки и вытряхнула содержимое на пол. Серебристая капля упала в центр круга и растеклась по полу. Шаманка зашептала что-то непонятное, капля зашевелилась, задергалась и на глазах стала принимать некое телесное подобие. На этот раз она превратилась в крошечного, ростом не более чем с полметра, старичка. Старичок на вид был вылитым гномом, какими их рисуют в иллюстрациях к сказкам братьев Гримм. На нем был красный бархатный камзол, короткие штанишки с буфами того же цвета и материала, красные же чулки и узкие черные туфельки с длинными загнутыми носами. Голову старичка венчал красный берет с черным вороньим пером. Длинные седые волосы волнами струились по плечам. Лицо у старичка было тоже красное, даже скорее кирпичное, черные глазки непрестанно бегали, а носик картошечкой двигался, будто старичок хотел чихнуть.
– Так, так, так, – плаксиво заверещал старичок. – Попал, попал я к ведьме в кошель. Нежданно- негаданно попал. Чего тебе надобно, ведьма? Зачем меня изловила? Ведь никому не мешал. Просто хотел чуток попугать. Вреда от меня никакого. Отпусти именем нашего Повелителя.
– Может, и отпущу, – спокойно произнесла Катя. – Если на вопросы ответишь.
– На какие еще вопросы? Отпусти просто так, ведьма. Я тебя именем Хозяина заклинаю.
– Назови имя?
– Нет-нет, нельзя.
– Тогда как же заклинаешь? А вот я тебя заклять могу. Ты уже в этом убедился. И если не будешь отвечать, снова в кошель посажу.
– Не сажай в кошель! – заверещал карлик. – Брось лучше в огонь. – Он взмахнул рукой, и в камине внезапно вспыхнуло пламя. – Брось вон туда.
– Хитрый какой, – засмеялась Катя. – Знаю твои повадки. Я тебя лучше в воду кину.
– Ой-ой-ой! – еще пронзительнее и скрипуче завопил карлик. – Не надо, ведьма, меня в воду! Пожалей