«А может, и вправду податься на завод?» – размышлял Скок, выходя из здания горотдела. Этот черт говорил с ним вежливо, можно даже сказать, по-отечески, однако в его словах прозвучала почти неприкрытая угроза. «Карман – суд – лесосека!» На лесосеку ой как не хотелось. В лагере он не раз думал о том, что неплохо бы завязать. Сейчас все обстоятельства подводили к этому. Но в цех тоже идти не хотелось. Скок прекрасно представлял, что такое колготиться у пылающей печи по восемь часов четыре смены подряд. Особенно летом! Семь потов с тебя сойдет, а воды будет выпито немерено. Ладно. Нужно вначале получить паспорт, а там видно будет. А чтобы получить паспорт, необходимо сфотографироваться. Ближайшая фотография находится на Правом берегу.
Скок сел в трамвай и поехал на Правый.
Имелся в Соцгороде один уголок, который горожане называли «немецкими кварталами». Действительно, дома, которыми был застроен этот район, несли на себе отпечаток западноевропейской архитектуры. Двухэтажные, с фасадами, отделанными диким камнем – плитняком, они образовывали маленькие уютные дворики, засаженные татарским кленом, по осени пламенеющим яркой листвой. Экзотики добавляли многочисленные арочки, лестницы, парапеты и даже бассейны, выполненные из того же дикого камня в стиле неоготика. Район строили в войну пленные немцы. Утверждали: именно ностальгические воспоминания о родной Германии заставляли их воспроизводить на уральской земле уголки Нюрнберга и Мюнхена. Однако ностальгия тут была ни при чем. Район проектировался еще до войны, и так уж получилось, что «германские» фантазии архитекторов воплощали именно немцы.
Нужно также заметить, что, хотя район и отличался «нездешней» живописностью, квартиры в «немецких» домах были неудобные, тесные, с крошечными кухоньками. Возможно, поэтому здесь было очень мало квартир на два-три хозяина.
Публика в «немецких кварталах», как и в целом в Соцгороде, обитала самая разная. В ходе расселения сюда перебирались чуть ли не всем бараком. И нравы на первых порах мало чем отличались от барачных. Если гуляли, так всем домом. Случалось, выносили празднично накрытые столы во двор. Пели и плясали тут же, возле подъездов. Всем домом поминали и умерших. А если уж скандалили, то вопили на весь квартал.
Особой криминальной обстановки не наблюдалось, однако уличные нравы, принесенные из бараков, процветали. Среди ребятни модно было устраивать драки «двор на двор». Бились жестоко. В ход шли дубины, кирпичи, пустые бутылки, железные прутья арматуры. Палили друг в друга из самопалов, именуемых «поджигами», швыряли заточенные электроды. Иногда в драках принимали участие и взрослые. Тогда приезжала милиция и стреляла в воздух из «наганов».
Имелись в «немецких кварталах» и так называемые блатхаты – притоны, в которых собиралась уголовная и околоуголовная публика. Блатные держали себя тихо, стараясь не привлекать внимания, однако, случалось, одурев от водки и спертого воздуха, толпой вываливали во двор, становились в кружок и вели толковища, время от времени заканчивавшиеся ударом ножа. Но все это было в прошлом. К середине шестидесятых нравы смягчились, коллективные гулянки устраивали все реже и реже, а о драках «двор на двор» почти позабыли.
Скок, хотя и жил на Левом берегу, до отсидки бывал здесь довольно часто. В основном он приезжал играть в карты. А играли здесь, случалось, по-крупному, выигрывая и проигрывая сотни рублей. На этот раз Скок топал сюда не столько перекинуться в картишки, сколько узнать последние новости.
Одну из блатхат держал престарелый уголовник по кличке Дохлый, давным-давно отошедший от дел, однако знавший все о событиях, происходящих в блатном мире не только Соцгорода, но и всей страны. Дохлый жил в двухкомнатной квартирке на первом этаже, болел туберкулезом и был примечателен двумя обстоятельствами. Во-первых, он обладал феноменальной памятью, а во-вторых, в пищу предпочитал употреблять мясо собак, утверждая, что только благодаря собачатине он до сих пор жив.
Скок постучал, и ему тотчас открыли, словно ждали его прихода.
– А, Юрок, – обрадованно воскликнул стоящий на пороге Дохлый, ощерив в улыбке два ряда железных зубов. – Откинулся, выходит. Был базар за тебя. Ну проходи.
Обстановка квартиры, в которой проживал Дохлый, вполне подходила под определение «спартанская». Кроме застеленной ветхим одеялом кровати, на которой спал сам хозяин, имелись еще три койки, покрытые какой-то несусветной лоскутной рваниной. Кроме кроватей в одной из комнат стоял большой круглый стол на мощной, напоминавшей слоновью, ноге. Над столом висела голая электрическая лампочка. Из предметов роскоши на кухне присутствовал холодильник «Апшерон». В квартире стоял тяжелый кислый запах, напоминавший дух тюремной камеры. За столом сидели два юнца и лениво шлепали картами. Перед ними стояла почти полная бутылка дешевого портвейна, а на газете лежали плавленый сырок и надломленная булка.
Скок поздоровался и сел на стоявший у стены табурет.
– Вот, братва, это Юрок, – отрекомендовал Скока Дохлый. – Только «от хозяина».
Парни с интересом взглянули на гостя.
– Ну и как там? – спросил один.
– Сходи, сам узнаешь, – засмеялся Скок.
– Может, и схожу, – насупился парень. Был он круглолицый и с румянцем во всю щеку, что называется, «кровь с молоком».
– В последнее время что-то много народу пришло «от хозяина», – заявил второй, с испитым хмурым лицом.
– А кто еще? – спросил Дохлый.
– Какой-то Капитан объявился, – сообщил хмурый. – На пляже вчерась познакомились. Весь в наколках с башки до пяток.
– Капитан?.. – переспросил Дохлый. – Не знаю такого.
– Он не наш… Залетный, – стал повествовать хмурый. – К Федулу, говорит, приехал. А Федул того… С копыт долой.
– Говоришь, он Федула знает?..
– Знал.
– Ну да… Знал. Капитан, Капитан… Чего-то припоминается. Есть, кажись, такой вор.
– Мы вчерась с утра на пляж подались, – продолжал рассказ хмурый парень. – Я, Геша… – он кивнул на румяного, – и Баня. Ну лежим, картишками шлепаем. Он идет. Разрисованный от и до! К нам подвалил и улегся рядом. Мы на него дыбанули. Видим, свой. Окликнули, он рядом упал. Ну… и все.
– А че сюда не привели? – спросил Дохлый.
– Он потом с Баней куда-то свалил.
– С Баней? Этот Баня какой-то придурошный. Блатного из себя гнет… – Дохлый пренебрежительно усмехнулся. – Фуфло он…
В дверь громко застучали, и Дохлый пошел открывать. В комнату вошел новый парень.
– А вот и Баня, – глянув на вошедшего, сказал Геша. – Легок на помине.
Скок с интересом взглянул на пацана. По виду совсем сопляк, лет шестнадцати, не больше. Белесые волосы, крысиная мордочка, щупленький, видать, от хронического недокорма. Таких Скок видел в достатке, да он и сам был из той же породы, хотя ел вдосталь, поскольку мать работала в столовой. Правда, питался всякими объедками, но собачатину, в отличие от Дохлого, пробовать не приходилось.
– Здорово, кенты! – воскликнул вновь прибывший и пожал руки приятелям.
Театральность приветствия рассмешила Скока.
– Ты че лыбишься? – с некоторой угрозой спросил Баня.
– Разве нельзя?
– Кто таков? Почему не знаю? – повернулся Баня к хозяину квартиры.
– Это свой. Юрка Скок. Только откинулся.
– По какой статье чалился? – строго спросил Баня.
– Ты разве участковый? – захохотал Скок.
– Он щипач, – пояснил Дохлый.
– Щипач… – в голосе Бани послышалось легкое пренебрежение. – По карманам, значится, тыришь…
– А у тебя какая специальность? – насмешливо спросил Скок.
