вкусу. Самый старший в компании, сталевар Степан Тимофеевич Галушко, снял ватник, с которым он всю дорогу, несмотря на жару, не желал расставаться, лег на него, подложил под голову клеенчатую сумку и тут же захрапел. Толя Иванов надел маску, ласты, подхватил ружье для подводной охоты и ринулся в глубины вод. Энергетик Анвар Садыков на скорую руку соорудил из припасенных загодя снастей удочку и отправился рыбачить. Но большинство пошло купаться.
Разделся и Скок.
В их компании имелся один тип по имени Коля Табунов, молодой развязный парень, недавно окончивший техническое училище, но уже, как и Садыков, работавший энергетиком. В последнее время он терся около Скока, хотя тот и не понимал, что ему нужно. То в столовой примостится у стола, за которым Юра обедал, то в душевой займет кабинку рядом с ним. Да и в трамвае не раз подсаживался на свободное место. Скок не обращал на него внимания, считая сопляком.
В бригаде, кроме сталевара Галушко, никто не знал о Юриных судимостях. Он сам их не рекламировал, а ребята лишних вопросов не задавали. В душевой все видели его татуировки, однако выводы, во всяком случае вслух, никто не делал.
И вот теперь Табунов стоял рядом со Скоком и нагло разглядывал татуировки, словно видел их в первый раз.
– Клевая наколка, – сказал он, тыча пальцем в Кота в сапогах, играющего на гитаре.
Скок смерил нахала пренебрежительным взглядом.
– Тоже такую хочу, – капризно заявил Табунов.
– Так сделай.
– Не знаю, к кому обратиться.
– И я не знаю…
– Но тебе же кто-то наколол?
– Мне там накололи, где тебя не было, – презрительно произнес Скок.
– Так ты сидел?
– Сидел.
– И по какой статье?
– А тебе зачем?
– Так… Интересно.
– Ну, допустим, по 144-й.
– Ага. Кража.
– Ты, я смотрю, осведомленный.
– Уголовный кодекс почитываю.
– Зачем это тебе?
– Ну… – Табунов неопределенно взмахнул рукой. – Может, когда и пригодится. Мне блатная жизнь нравится. Песенки, там… «По тундре, по стальной магистрали…» Романтика!
– Какая там романтика!.. Романтика в море, в тайге, в космосе.
– Шутишь?
– Да нет… Какие шутки! Я шутить не люблю и тебе не советую.
– Отшиваешь?
– Да хотя бы… Чего ты под ногами путаешься? Блатная жизнь ему нравится! Чего ты о блатной жизни знаешь?!
Табунов искоса взглянул на Скока, но ничего не ответил. Он еще немного потоптался рядом, потом отошел.
«Да и хрен с ним, – произнес про себя Скок. – Придурок!» Он вдруг вспомнил Баню. Тот тоже изображал из себя блатного. И чего? Замочил своего же кореша! Ни за что ни про что. И этот такой же. Романтику ему подавай. А придет на зону, понюхает парашу, и вся романтика слетит в один момент. Еще как себя поставит, а то и опустят…
Скок плескался в мелкой воде, но злоба на этого Колю все не отпускала. Нужно еще выпить. Так он и сделал.
Приложился к стакану и Табунов. Водка, казалось, только раззадорила парня. Поглядывая в сторону Скока, он вдруг гнусаво затянул: «На Колыме, где тундра и тайга кругом, среди заросших елями болот тебя я встретил, тогда с подругою сидевших у костра вдвоем…»
«Для меня старается», – понял Скок, вслушиваясь в знакомые слова.
– «Шел крупный снег и падал на ресницы вам, – завывал Табунов. – Вы северным сияньем увлеклись…»
– Эй, Колька, ты чего это разорался? – спросил, обернувшись к парню, Садыков. – Про какую-то Колыму поешь… Ты откуда такие песни знаешь?
– Заглохни, Анварка. Не мешай балдеть. Я еще и не так могу! «Я не папина, да я не мамина… – неожиданно сменил он музыкальную тему. – Я на улице росла, меня курица снесла…»
– Вот дает! – захохотал Садыков.
– Потому как я тоже не пальцем делан и кое-что повидал, – сообщил Табунов. – А то тут некоторые из себя гнут… Наколки блатные имеют… За кражонку вшивую получили трешник… И туда же… Авторитета изображают…
«Вот гнида! – рассвирепел Скок. – Дать ему, что ли, по рогам?»
– Заткнись, сопляк! – неожиданно вмешался в разговор доселе дремавший Степан Тимофеевич Галушко. – Чего это ты тут расчирикался? «Кое-что повидал…» Чего же это такое ты повидал? Мамкину титьку? Ты даже армии не нюхал, а туда же… Норов показываешь. Слазь лучше в воду. Охладись маленько.
– Я не сопляк! – обидчиво воскликнул Табунов.
– Вали, вали… – Степан Тимофеевич поднялся со своего ложа. – Эй, Юрка, давай-ка примем, – позвал он Скока.
– И мне налейте, – сказал Табунов.
– Тебе же сказали: вали! Со старшими он пить вздумал. Хотя почему и нет. – Степан Тимофеевич плеснул в стакан газированной воды и протянул парню: – На, лакай!
Однако Табунов оттолкнул стакан, отчего газировка выплеснулась на землю, вскочил и убежал.
– Зря ты так, Тимофеич, – с плохо скрытой иронией заметил Садыков. – Сейчас парнишка пойдет и утопится.
– Да и хрен с ним! – невозмутимо произнес сталевар. – Давай с нами, Анвар…
Они выпили, потом зачавкали пирожками, захрумкали луком… Галушко вновь улегся на фуфайку и, закрыв глаза, вскоре захрапел.
– Пойти, что ли, взглянуть: куда этот дурачок побежал? – вслух произнес Садыков.
Он достал из рюкзака ободранный полевой бинокль, поднялся на горку и приставил к глазам окуляры. Что-то явно привлекло его внимание.
– Иди сюда! – крикнул он Юрке. А когда тот поднялся, протянул ему бинокль. – Смотри!
Метрах в двухстах от них, почти на окраине деревни, мирно паслось стадо разномастных буренок. Среди них особенно выделялся могучий черно-белый бык. В отличие от коров, передвижение быка ограничивала длинная веревка, одним концом привязанная к вбитому в землю колу, а другим – к шее быка.
Скок чуть передвинул бинокль и увидел: к стаду не очень твердой походкой, хотя и довольно быстро, приближался Табунов. На нем были лишь трусы, а над головой он крутил красную тряпку, в которой Скок признал футболку парня.
– Чего это он собрался делать? – спросил Садыков.
– А хрен его знает, – отозвался Скок. – Одно слово, придурок!
– Нет, ты посмотри!
Скок снова навел бинокль на Табунова. Теперь Колька стоял перед быком и махал у него перед носом футболкой.
– С быком драться хочет, – сказал Садыков. – Как это называется? Ага, коррида. А который дерется – матадор. Лезвия еще такие есть для бритья… «Матадор».
На появление Табунова бык никак не отреагировал. Он продолжал щипать куцую травку у себя под
