– Ты меня извини.
Чувствовалось, что фраза далась ему тяжело.
Сережа пожал плечами. Насмешливо сказал:
– Ты вроде ни при чем.
– Это я их натравил.
– Не сомневаюсь.
– Так чего же ты прикидываешься? «Ни при чем, ни при чем!» Я ведь действительно прошу прощения. Как дворянин у дворянина.
– Ты тоже из дворян?
– Именно! А тебя я хотел просто проверить. Думаю, парень гнет из себя. Хотя, конечно, сейчас вряд ли кто рассказывает о своем непролетарском происхождении. Так вот, я тоже… Только ты никому. Сам понимаешь… И отец мой скрывал, и мать… Правда, это не помогло. Все равно забрали. Не как дворян. Отец был архитектором… А, ладно!.. Не стоит вдаваться. А ты вот не боишься. Почему?
Сережа неопределенно мотнул головой. Соболя его кивок, видимо, удовлетворил.
– Ясно, – произнес он и положил руку Сереже на плечо. – Давай вместе.
– Что вместе?
– Мазу держать, как здесь говорят. Ну, стоять друг за друга.
– Зачем мне это?
– Как зачем? Чтобы никто не приставал, не обижал.
– Да меня и так никто не обидит.
– Охотно верю. Но все же…
– Ты меня, Соболь, пойми правильно. Зла я на тебя не держу, понимаю, сильный всегда давит слабого, как в лесу. Но с тобой в одной хевре быть не желаю. Ни к чему мне это.
– Как ни к чему?! Быдло нужно держать в повиновении. Всех этих Косых, Сморчков…
– Держи, не запрещаю. Но я – сам по себе.
– Смотри. А если придет кто-нибудь сильнее тебя? Ловчее?
– Ну и что?
– Ладно, как знаешь. Надеюсь, поперек дороги ты мне не встанешь.
Сережа сплюнул.
– А зачем?
А действительно, зачем? Несмотря на свой довольно скромный вид, Сережа чувствовал – соперников ему здесь нет. И не потому, что он сильнее всех. Может быть, вовсе и не сильнее. Тот же Косой играючи тащил два здоровенных ведра с водой от колодца на кухню, а для Сережи подобная ноша была явно тяжеловата. И в то же время мальчик ощущал в себе огромную силу. Происхождение этой силы оставалось для него непонятно, ее проявление в нужный момент не поддавалось объяснению. Она как бы существовала вне его воли, вне сознания. Взять хотя бы драку с «блатными». Откуда взялась сверкающая ловкость? Случайность? Может быть, и так. А вдруг вовсе нет? Но, честно говоря, Сережа не особенно раздумывал над этим.
В детдоме за ним закрепилось прозвище Дикий. Откуда оно пошло? Кто первый так его назвал? Но ведь назвали. И приклеилось – не оторвать. Правда, Сережа не возражал. Дикий так Дикий.
С сестрой он общался каждый день, но очень скоро между ними словно пролегла едва наметившаяся трещина, которая незаметно, но постоянно все увеличивалась. Евгения стала уже совсем взрослой девушкой. Летом 1940 года ей исполнилось шестнадцать. Как-то она отозвала его в сторону и увела на задворки за сараи.
– Поговорить надо, – односложно объяснила она, сосредоточенно смотря себе под ноги.
Они присели на поломанную скамейку, оставшуюся здесь неведомо с каких пор.
– Давай, говори, – поторопил Сережа.
– Ты знаешь, мне должны паспорт выдать.
– Ну?
– Могут и не дать, а без паспорта… Без документа не проживешь. Даже на работу не устроишься. Вообще без бумажки ты никто. – Она отломила сухую веточку и стала чертить ею по пыльной земле замысловатые зигзаги.
– Что ты все вокруг да около! – не выдержал Сережа.
– Могут паспорт не дать, потому что у нас родители – враги народа.
– Отца ведь убили.
– Ну и что? Все равно. Убили, потому что был беглым. А мать осуждена. Сидит… – Она вздохнула. – Мне директор Николай Иванович говорит: «Дела твои, Евгения, не больно веселые. Можешь без паспорта остаться».
– Что он еще говорит?
