– Нет, ребята, – неожиданно вступил в разговор Сережа, – в лесу нельзя. Не место тут человеку. Мы вон два года жили… Так уж лучше в тюрьме.
– А мы думали, ты спишь, – откликнулся Соболь, – так, говоришь, в лесу плохо?
– Нет, не плохо. Тут спокойно, просторно. Но не человеческий это покой. Не людской…
– А какой?
– В лесу, конечно, страшновато иногда бывает, – перебил Косой. – Особенно в таком, как этот. Здесь всякая нечисть водится.
– Какая еще нечисть?
– Лешие, лесовухи.
– Ну пошел: лешие! Бред все это!
– Не скажи, – Косой поковырял костер палкой, отчего в темное небо взвился сноп искр. – Лешие точно есть. Батянька нам часто рассказывал разные истории про леших. Вроде даже сам видел его, проклятого. Вот, помню, говорил, как его крестная пошла вместе с другими бабами на болото за ягодой. Вот, значит, они набрали полные туеса и вроде домой засобирались. Вдруг смотрят, какая-то женщина поодаль идет, вся в черном, и платок тоже черный, прямо на глаза надвинут. Они дивятся: кто, мол, такая? А та прямо в болото и идет по нему, не тонет. Те сразу поняли – лесовуха. Заманивает их, значит.
– А дальше что? – спросил Соболь.
– Да ничего. Ушла она своей дорогой.
– Так чего же не заманила?
– А вот еще был случай, – продолжил Косой, не обращая внимания на реплики Соболя, – только это давно, еще до революции случилось. Одну девчонку крестили, и тут мимо проходил какой-то старик. Позвали его за крестного. Он и говорит родителям: пускай, как моей крестнице шестнадцать лет будет, приходит ко мне в избу, я ей подарок сделаю. А это леший был. Вот девчонка растет. Подросла до положенного срока, тут ей и рассказали. Делать нечего, отправилась в лес, нашла избушку. Видит, в сенях бочка, полная крови стоит, смотрит на печку – там подвешены головы и руки человеческие, заглядывает в голбец – там кишки лежат, сунулась в печку, а там жарятся титьки женские.
Вошел крестный. Девка с ним поздоровалась, говорит, я тут без тебя осмотрелась.
– Ну и ладно, – тот отвечает.
– А что это у тебя голова и рука на печке?
– Говядина вялится.
– А кишки в голбце?
– Солонина к лету.
– А кровь в бочке?
– Это квасок.
– А титьки в печке зачем?
– Это жаркое мне на обед. Не хочешь ли со мной поесть?
Она согласилась. Вынули титьки из печки. Она осторожно ест, а он с жадностью. Съел, а потом за крестницу принялся…
– Сожрал, что ли? – захохотал Соболь.
– Ну!
– А как же узнали, что он ее сожрал? Ведь свидетелей не было – он что же, пошел к ее родителям и рассказал?
– Что ты все привязываешься, – разозлился Сморчок, – что да как? Тебе какое дело? Рассказывай дальше, Васька.
– Стойте, пацаны, – шепотом сказал Косой, – глядите! Видите, кто-то стоит… – он кивнул куда-то за костер.
– Где стоит? – испуганно спросил Сморчок.
– Да вон он, вроде уходит.
– Ага, вижу, – севшим голосом пробормотал Сморчок. – Точно кто-то там есть.
– Где же этот? – насмешливо спросил Соболь у Косого.
– Вроде был!
– Вроде! Сами себя пугаете своими дурацкими сказками. Давайте спать. Вон Дикий уже давно дрыхнет, так вы договоритесь, что мальчики кровавые в глазах появятся.
Он завернулся в одеяло и затих, а Васька и Сморчок еще долго лежали без сна, таращась во тьму.
3
Утро выдалось ясное и свежее. Вчерашних туч словно и не бывало. Ребята поднялись, раздули костер, позавтракали и двинулись вперед.
На этот раз лес, по которому они шли, был совсем сухой. Осинник вовсе исчез, а березы попадались только старые и очень большие. Но в основном лес состоял из огромных, высоченных сосен. Был он светел и гулок, словно храм. Под ногами глянцевито поблескивали заросли брусники с сохранившимися кое-где прошлогодними ягодами. Ребята весело перекликались, стучали палками по стволам сосен, сгоняя дятлов.
