бессознательно выдает даже те сведения, которые лучше бы вообще навечно засекретить.
Масик воззрился на меня так, будто увидел привидение. Или теленка о двух головах.
— Что значит — «тоже»? Ты разве еще не развелась?
Тут уж дыхание перехватило у меня.
— Странно, мы же, по-моему, обо всем договорились. Ладно, только не затягивай с этим, хорошо? Так вот об Анне… Знаешь, мне почему-то стало обидно, что она любит какого-то там мужа, а не меня…
— Действительно, безобразие какое! — поддержала я.
— Ну вот, и почему-то захотелось, чтобы она меня любила. Сели вместе в электричку, разговорились… Знаешь, она так удивилась, что я почти на двадцать лет ее старше.
Я бы тоже удивилась. По манере поведения моему замечательному поклоннику больше шестнадцати лет дать невозможно. Да и то лишь в том случае, если он с утра забудет побриться, чего, по-моему, никогда себе не позволяет.
— Ты действительно не выглядишь на свой возраст, — сказала я, ни капельки не покривив душой.
Масик приосанился и бросил на меня свой фирменный взгляд сердцееда.
— Она ехала к кому-то на дачу. Сказала, что там есть прекрасные сюжеты для фотосъемок. И мы договорились через два дня снова туда поехать, вместе.
— В Белых Столбах действительно удивительно красиво, — небрежно заметила я. — Для профессионального фотографа просто находка. Давай присядем, покажешь мне снимки, а то я уже с ума схожу от любопытства.
Мы присели на ближайшую скамейку, и Масик достал из бокового кармана плаща объемистый пакет с фотографиями. Черноголовка была прочно забыта. Что и требовалось доказать.
При всех своих многочисленных странностях фотографом Масик был отменным, не брошу камень. Цветные снимки запечатлели не просто красоту осеннего Подмосковья, а какую-то уникальность и утонченность этой красоты. И жанровые снимки были не хуже: колоритный мужик в джинсовой куртке и почему-то в меховой ушанке тащит на поводке упирающуюся козу, три зачуханных типа устроили пикник прямо возле железной дороги в опасной близости от проносящейся электрички, дородная тетка загораживает собой дверь сельского магазинчика: обеденный перерыв. А вот и таинственная Анна. Действительно — красотка, глазищи в пол-лица, роскошные темные волосы, высокая шея эффектно задрапирована огненно-красным шарфиком. Позировала она на фоне какого-то сада, листва которого великолепно сочеталась по цвету с ее одеждой. Я совершенно искренне изумилась тому, что от такой красотки Масик потащился на свидание со мной, прямо скажем, далеко не красавицей.
Позвольте, а это что такое? На очередной фотографии за фигурой Анны отчетливо просматривался тот самый ветхий забор, за которым вчера мы сделали нашу страшную находку, а также обнаружили изображение Масика. Слишком долго я накануне разглядывала этот самый, с позволения сказать, интерьер, чтобы ошибиться. И вообще пейзаж большинства снимков был мне смутно знаком. Как бы выцыганить у него эти картинки, чтобы показать моим пинкертонам? Просить подарить мне фотографию девушки — глупее глупого, а ничего остроумного пока в голову не пришло.
— Замечательные снимки! — искренне сказала я. — Ты настоящий профессионал. Тебе надо публиковать их в журналах. А потом устроить персональную фотовыставку. Деньги будешь лопатой грести…
— Хорошо бы! — с невыразимой грустью вздохнул Масик. — Знаешь, я пытался уговорить Анну, чтобы она позировала мне обнаженной. Вот те фотографии действительно можно было бы продать. Выгодно.
Сказать, что у меня отвалилась челюсть, — значит ничего не сказать. И ведь кажется, пора бы мне привыкнуть к тому, что любой разговор, любая встреча с этим созданием рано или поздно превращается в самый что ни на есть театр абсурда, но — не могу. Каждый раз свежо и по-новому удивляюсь его милым странностям.
— Скажи, пожалуйста, — внезапно круто сменил тему разговора Масик, — зачем вообще люди женятся и выходят замуж?
— А зачем ты хочешь жениться? — ответила я вопросом на вопрос, не обозначая, впрочем, с кем именно он намерен сочетаться браком.
— Все мои знакомые женаты, — вздохнул он. — Кое-кто уже по нескольку раз. А я вот никак не соберусь. Мама говорит, что давно пора. Она устала за мной ухаживать.
Надо думать! Сорок лет обслуживать свое сокровище, не надеясь на то, что эта почетная вахта когда-нибудь кончится!
— Так что моя жена должна быть очень хорошей хозяйкой. Такую найти трудно. Я ведь готовить не умею совершенно. Это не мужское дело. Тут как-то мама ушла с утра в поликлинику и забыла приготовить мне завтрак. Я остался голодным. Сначала хотел вскипятить чайник, но потом вспомнил, что он электрический и на газ его ставить нельзя. Бутерброды надо было положить в тостер, а я забыл, как он включается. В общем — кошмар.
Я даже возражать не стала: действительно — кошмар. Здоровый сорокалетний мужик не в состоянии правильно намазать хлеб маслом и заварить чай. Можно не уметь готовить, то есть варить щи, борщи и каши, лепить пельмени и печь пирожки. Но зажарить яичницу с колбасой способны абсолютно все мои знакомые мужского пола. Поставить же чайник на огонь, по-моему, способен вообще кто угодно, даже собака, если ее правильно выдрессировать.
— Так ты не ответила на мой вопрос, — продолжил Масик. — Зачем вообще люди женятся? Вот твой муж, он что-нибудь умеет сам делать?
Слава Богу, информацию о том, что я замужем, он, кажется, усвоил. Теперь можно расслабиться и поговорить на отвлеченные темы.
— Мой муж умеет делать абсолютно все, — с гордостью ответила я. — И готовить, и стирать, и гладить, и убирать квартиру. Кран починить, гвоздь забить, сменить колесо у машины. Все умеет.
— Тогда зачем он на тебе женился? — искренне удивился Масик.
— Тебе нужна жена или домработница? — снова ответила я вопросом на вопрос.
— Конечно жена! С домработницей же спать не будешь.
— Поняла тебя. Так, по-моему, пока ты при маме, тебе достаточно завести любовницу. И волки будут сыты, и овцы целы. Встречайся хоть с той же Анной, благо она замужем и на твою свободу не посягает.
— Я так не хочу, мне это надоело. Ты что, в самом деле думаешь, у меня любовниц нет? Да полно, причем моложе тебя и красивее…
Так, мы уже докатились до открытого хамства. Хотя быть моложе меня, а тем более красивее — штука нехитрая, таких пол-Москвы наберется, но ведь все равно обидно. Я собралась сказать что-нибудь максимально язвительное, но даже не успела рта раскрыть.
— Я хочу приходить домой, чтобы меня ждала жена, кормила обедом или ужином, — увлеченно продолжал Масик, по-видимому просто не осознавший факта своей вопиющей бестактности по отношению к как бы любимой женщине. — Потом мы бы вместе смотрели телевизор или о чем-нибудь говорили. В гости бы ходили вместе или по парку гуляли. Дети опять же…
В последней фразе энтузиазм отсутствовал, и я это тут же почувствовала.
— Тебе хочется детей?
— Вообще-то нет, — признался Масик, — детей я не люблю. Но без них семья будет неполноценной… Если честно, я сразу же женюсь, когда останусь один.
Об этом он мог бы и не говорить. А его отношение к продолжению рода мне тут же напомнило старый анекдот: «Граф, вы любите детей?» — «Нет. Но сам процесс…»
— Хорошо, ты приходишь домой, там тебя ждет жена. Где именно? В твоей квартире? С твоей мамой?
— Ты с ума сошла! Мама давно сказала мне, что никакой невестки, даже золотой, она к себе в квартиру не пустит.
— Ищи жену с квартирой, — посоветовала я. — Такие тоже встречаются.
— Так я уже нашел! И очень удобно, между прочим, мы ведь живем совсем близко друг от друга. Я смогу часто навещать маму, а жить будем у тебя…
— Но… — попыталась я вставить слово.
