неустрашимого, впрочем, не сон, а странная дрема, когда и спишь, и не спишь, а находишься в полузабытьи. Разные удивительные и нелепые картины проходили перед ним. То он оказывался в подземном ходу и блуждал по бесчисленным коридорам, то пребывал в постели с Клавдией, но она почему-то превращалась в облезлую черную кошку, то хозяин дома номер шесть ласково манил его костлявым пальцем…
Ровно в шесть вечера водопроводчик пробудился. Дневной сон и кошмарные сновидения сделали свое дело. Страшно болела голова, по ней точно кто-то стучал молотком. Каковенко сунул голову под струю холодной воды, стало полегче. Он принял две таблетки анальгина и задумался: «А не плюнуть ли на всю эту галиматью по примеру милиционеров?».
«Да ты что?! – одернул его внутренний голос. – Слабину даешь?!»
«Нет! Характер нужно выдерживать до конца», – решил Каковенко, кое-как перекусил и вышел на улицу.
Любимая супруга Евдокия сидела в окружении подруг и что-то горячо рассказывала. Увидев благоверного, она вскочила и ткнула в него пальцем. В этот момент и лицом и позой она как две капли воды походила на знаменитый плакат времен Гражданской войны, на котором красноармеец вопрошает: «А ты записался?»
Каковенко скрылся от указующего перста, поспешно поднявшись назад, в квартиру. Он с тоской посмотрел на циферблат часов. Не было еще и семи. Угнетенный водопроводчик бесцельно слонялся по квартире, пока ему не пришла в голову мысль об экипировке.
«Дело предстоит опасное, – прикидывал он, – поэтому неплохо бы вооружиться». Но с оружием в доме было туговато. Каковенко в сомнении перебирал кухонные ножи, на вид довольно страшные, на деле же весьма неудобные и стесняющие движения. Он достал из глубин буфета сечку, которой Евдокия рубила капусту. Увесистый снаряд радовал руку, но не пойдешь же, размахивая им, по городу. И сечка тоже была отвергнута. Так перебирал он различные предметы домашнего обихода, пока не вспомнил о ступке – наследие покойной тещи. Ступка была старинная, медная. Однако не она сама, а увесистый пестик и явился тем самым оружием, которое, по мысли Николая Яковлевича, было надежным и удобным одновременно. Он взял пестик, прикинул его на ладони и остался доволен.
– Вещь! – вслух выразил он свою мысль. После чего изготовил из бельевой веревки нечто вроде перевязки и поместил грозное оружие за спину, словно самурай свой верный меч…
Вооружившись, Каковенко повеселел и даже снова стал насвистывать. Его губы слегка фальшиво выдували: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…»
Время, казалось, потекло быстрее. К пестику скоро добавились карманный фонарик, перочинный нож, моток веревки.
Не спеша Каковенко дошел до Лиходеевки и вышел на единственную ее улочку. Несмотря на то что водопроводчик был коренным горожанином (детство и юность прошли в славном городе Конотопе), его всегда тянуло в деревню.
Выйдя на улочку Лиходеевки, которая грозно величалась улицей Августа Бебеля, он почему-то тотчас вспомнил родной Конотоп. Даже не сам город, а многочисленные деревеньки и хуторки, окружающие его. Непонятная грусть охватила вольного охотника. Легкие его расширились, и он вдохнул сельский воздух полной грудью. И вновь сомнение закралось в душу водопроводчика. Проклятый пестик, оттопыривший пиджак, словно небольшой горб, преизрядно натер спину, аромат колбасы прорывался из кармана наружу и вызывал слюноотделение, а главное, главное – здесь было так хорошо, что хотелось просто сесть на первую попавшуюся скамеечку возле ворот и посидеть, не думая ни о чем.
Каковенко так и сделал. Он уселся на скамейку, взглянул на часы и осмотрелся. Кругом было пустынно. Неожиданно скрипнула калитка, и перед следопытом очутилась ветхая старушка, годившаяся ему в бабки.
– Устал, кудрявый? – участливо спросила она.
Николай Яковлевич даже в молодости не был кудрявым, а теперь и вовсе не отличался буйной растительностью на голове. Его покоробила развязность неведомой старушки, однако он решил не перечить и молча кивнул головой, подтверждая, что действительно притомился.
– И сиди себе, – тем же доброжелательным тоном продолжала бабушка. Она приткнулась рядом и некоторое время молчала.
– Послушай, кудрявый, а хочешь, я тебе погадаю? – неожиданно предложила она.
Странное предложение озадачило водопроводчика. Он посмотрел на старуху и нерешительно кашлянул.
– Да ты не бойся, – усмехнулась бабка, – а судьбу тебе знать надо, поскольку на лихое дело ты собрался.
– Я вас, мамаша, не понимаю, – с легким раздражением отозвался Каковенко, – то вы меня кудрявым называете, то о гадании говорите, и опять новость: какое-то лихое дело.
– Да ты не обижайся, кудрявый, – гнула свое старуха, – я так всех называю. Не беда, что у тебя на макушке плешь, душа у тебя открытая, а коли открытая, значит, ты кудрявый и есть.
Рассуждения странной бабушки были не лишены логики.
– А почем вы знаете, что у меня открытая душа? – спросил Каковенко, заглатывая наживку.
– Вижу, – просто сказала бабка, – у меня глаз на людей наметанный.
– А как вы будете гадать? – спросил Каковенко бабушку с наметанным глазом.
– Да по руке!
– Уж не цыганка ли?
– Нет. К египетскому племени отношения не имею, но гадать могу. Позолоти ручку.
– Неужто обязательно?
– Само собой, иначе гадание не получится…
Каковенко начал рыться по карманам и вспомнил, что, идя на операцию, выложил кошелек.
– Нет денег у меня, – облегченно произнес он, решив, что гадание отменяется.
– Деньги не обязательно, – равнодушно сказала старуха, – дай что-нибудь.
Каковенко лихорадочно перебирал в уме: что бы такое дать старой ведьме? Разве что пестик?
«Дам ей бутерброд», – наконец решил он и вытащил из кармана изрядно помятый сверток.
– Пойдет, – заявила бабка и понюхала колбасу, – богато живешь! – Она схватила ладонь водопроводчика и начала крутить ее с таким энтузиазмом, что, казалось, вот-вот сделает ему вывих.
Каковенко покорно молчал, решив вытерпеть все до конца.
– Плохи твои дела! – наконец заявила бабка.
– А что такое?
– Не ходил бы ты туда.
– Куда?
– Сам знаешь.
– А если все-таки пойду?
Бабка пристально глянула ему в глаза, и сердце водопроводчика ушло в пятки.
– Пойдешь – не вернешься, – просто сказала она.
– Что же делать?
Старуха улыбнулась со зловещей печалью.
– А не идти тоже нельзя, еще хуже будет.
«Она меня дурачит», – решил Каковенко. Он выдернул руку и злобно посмотрел на бабку.
Та как ни в чем не бывало занялась бутербродом. Каковенко поразило то обстоятельство, что рот у нее полон совершенно целых зубов.
– Хорошая колбаса, – заявила старуха, облизываясь, – давай второй, научу, что делать.
Не отдавая отчета в своих действиях, Каковенко автоматически достал из кармана второй бутерброд и протянул его старухе на ладони, словно пасхальное яйцо.
– Ай, браво! – воскликнула гадалка. – Широкая натура. Последним поделился. Как же такого губить? Нельзя никоим образом. Слушай, голубь мой. В домик тот не ходи. Ты понял?!
Каковенко завороженно кивнул.
– А идти тебе надо тем путем, каким ты уже раз пошел. Ты понял?!
Он вновь кивнул.
