идеал. (116). Поэтому «законом каждой подлинной культуры является: она есть сознательное выражение растительной витальности расы». (140). В связи с этим появляется новое и наиболее характерное для культурной философии расизма понятие мифа. 'Ценности характера, линии духовной жизни, красочность символов совокупляются, взаимопоглощаются и дают в общем одного человека. Но только тогда лишь в цветущей полноте, когда они сами суть последствия, порожденные из одного центра, который лежит по ту сторону доступного эмпирическому восприятию. Эта неуловимая совокупность всех направлений я, народа, вообще общества, образует его миф'. (459). 'Он есть в этом смысле некая трансцендентальная реальность, биологический центр жизни и творчества, который ищет и находит для себя и обратное выражение. Он есть одновременно сущее и искомое, творимое и творящее, но этому биологическому субстрату чужда спиритуальность, напротив, реальность его бытия есть кровь. Он есть миф о крови, которая и образует существо расы. Миф о расе есть высшая реальность жизни: миф души, расы и я народа и личности, крови и чести, он один и только один, без компромиссов должен проникать всю жизнь, нести и определять'. (699). «Миф есть новое пробуждение образующего клетки душевного центра», (ibid.). «Вера, миф только тогда подлинен, когда он охватит всего человека» (521), поэтому в центре ордена должна быть абсолютная прямолинейность' (ibid.), такова идея Fuhrerthums. Реальность расы есть кровь, которая соединяет ее многоедин-ство: «здоровые в отношении к крови народы не знают в качестве масштаба индивидуализма, так же, как и универсализма» (539), они принадлежат расе. Душа означает расу, видимую изнутри, и наоборот: раса есть внешняя сторона души'. (2). Реальность расы есть ее миф, а этот последний отлагается в тип. «Тип не есть схема, но есть исторически обусловленная пластическая форма вечности /… / расово-душевного содержания, область жизни». (539). Переживание типа есть рождение познания мифа всей нашей истории: рождение северной расовой души и внутреннее признание высших ее ценностей, как руководящей звезды всего нашего существования'. (531). Как мы уже помним, «Jesus ist kein Typenbilder, sondern ein Seelenbereicher gewesen». (515). Все проявления культуры расовой обусловлены как волевые ценности. Даже и «наука есть последствие крови» (120), так же, как и искусство. «Откровение» может быть только в пределах северного чувствования, как возвышение, увенчание становления, а не уничтожение естественного закона. «Последнего хочет лишь иудейское, а также и римское учение о Боге». (134). Вообще для этого расового монизма или имманентизма не существуют какие-либо иные критерии, кроме расы. Ему является присущим натурализм, чисто языческое отношение к миру. «Эта расовая душа живет и развивается в природе, которая будит одни качества и задерживает другие. Эти силы расы, души, природы суть вечные… предпосылки, бытие, жизнь, из которой получаются в качестве определенного образа бытия (Sosein) нравы, верование, искусство и проч. Таков последний, внутренний круговорот (Umkehr), вновь пробуждающийся миф нашей жизни». (251). «После 1918 г. древняя северная расовая душа пробудилась к новому, высшему сознанию. Она понимает, что равнопризнанное (gleichberechtigtes) сосуществование разных взаимно с необходимостью исключающих высших ценностей не может иметь места, как она великодушно мнила возможным его допустить на свою теперешнюю гибель… Она понимает, что расово и душевно сродное может соединяться, но чуждое безошибочно устраняется, а если нужно, то и уничтожается. Не потому, чтобы это было „ложно“ или „плохо“ само по себе, но потому что чуждо (artfremd), разрушает внутреннее строение нашего существа. Мы чувствуем теперь обязанность отдать себе отчет о нас самих с последней ясностью или познать высшую ценность и руководящие идеи германского запада, или же себя духовно и телесно извергнуть. Никогда». (119). Это маниакальное самосознание, родившееся из чувства национального унижения, на наших глазах превращается в не менее маниакальное стремление к мировой гегемонии. Во всяком случае, вместо Распятого и Его искупительной Крови, провозглашен также культ крови, но уже расовой, и знамением его является нехристианская свастика. «Органическое мировоззрение» с его имма-нентизмом неожиданно противопоставляется болезни нашего времени – «Relativitat von Allem», индивидуализм познается столь же относительным, как и безграничный универсализм. Новое мировоззрение, соответствующее «северному» бытию, по существу этого волевого устремления, не представляет «логической системы, но поток» (ein Fluten) души. «Ныне это поистине органическое мировоззрение среди рушащейся атомистической эпохи более, чем раньше, стремится осуществить свое право, право господствования (Herrenrecht): из центра чести, как высшей ценности северо-западного мира, ему надлежит с возрастающей быстротой пережить свое средоточие и неустрашимо заново преобразовать жизнь». (695). К кому же и к чему относится это призвание. Часто на этот вопрос дается прямой ответ: немецкому народу и его судьбам. «Миф крови и миф души, расы и я, народа и личности, один, он один бескомпромиссно должен проникать и определять всю жизнь». (699). Велик Аллах и Магомет пророк его. Призвание это в перспективе мировой истории, – публицистическая прогулка, которая совершается в первой части «Мифа XX века», относится ко всему «арийству» в широком смысле, которое, однако, сужается до понятия одного избранного народа, составляющего соль земли. Хотя алгебраическая формула расизма оставляет место (даже как будто постулирует) возможности и других «мифов крови», кроме германского, но, конечно, практический расизм означает собою воинствующий германизм, «Deutschland uber alles» – истина, которая не нуждается в подтверждении в наши дни. Духовная ясность требует определенной религиозной квалификации этого нового воинствующего национального челове-кобожия, которое само себя так исповедует: «Бог, которого мы почитаем, не существовал бы, если бы не существовала наша душа и наша кровь, так звучит для наших дней исповедание Майстера Экхарта. Поэтому является делом нашей религии, нашего права, нашего государства все, что защищает, укрепляет, проницает честь и свободу этой души» (761), – таковы заключительные слова исповедания расизма. Задача для миллионов людей нашего времени есть «einen Mythus zu erleben und einen Typus zu schaffen und aus diesem Typus heraus Staat und Leben zu bauen». (481). Рассуждения по женскому вопросу (в которых найдется немало и здравого, как, впрочем, и во многих других частных вопросах) приводятся к следующему заключению: «мужчина ищет творить бытие» через создание идей и произведений, женщина же есть вечная носительница бессознательного. В руках и в характере женщины лежит сохранение нашей расы' (510), «в проповеди о сохранении в чистоте нашей расы лежит священнейшая и величайшая задача женщины». (511). Подобная цель устанавливается и для «германской» (т. е. расистской) церкви: «стремление северной расовой души дать ей под знаком народного мифа свою форму, как немецкой крови, есть величайшая задача нашего века» (614-615), «миф крови» явится магнитом для всех личностей и религиозных обществ, невзирая на все их различия. (ib.)
Таким образом, нация есть высший критерий и ценность: «ist das Erste und das Letztedem sich alles andere zu unterwerfen hat». (526). Таков духовный идол расизма, которому, как богу, приносятся жертвы и совершается поклонение. Идол этот древнего, языческого происхождения, о котором можно найти немало и в Ветхом Завете, особенно в ветхозаветном апокалипсисе – книге пророка Даниила (а также, конечно, и в новозаветном, в образе Зверя, выходящего из бездны и всех покоряющего: «кто подобен зверю сему»). Излишне даже доказывать, что этот бог крови и эта религия являются не– христианскими. Да этого не отрицает и сам автор, который неоднократно выражает убеждение, что христианство устарело и умерло. Он не щадит слов, чтобы выразить такое же отношение не только к «римской» религии, т. е. католичеству, но и к протестантизму. Его поправки и дополнения к образу «Иисуса» также, конечно, не мирятся с сокровищем нашей веры и упования и не заслуживают опровержения. При резко выраженном языческом характере новой религии, которая, впрочем, давно и широко известна языческому миру (хотя бы миродержавному Риму, да, в сущности, и большинству языческих народов с их национальными богами), в расизме отсутствует та до– и вне-христианская наивность неведения, которая их в известной мере и оправдывает на путях их природного богоиска-ния. После-христианское воинствующее язычество неизбежно является и антихристианским, т. е. в этом отталкивании от христианства получает особую религиозную квалификацию актуального антихристианства. Мир не может забыть его или просто отречься, сделав как бы несуществующим. Таково и европейское неоязычество гуманизма, как и марксизм с экономическим материализмом (после большевистского погрома на веру не приходится это доказывать). У Розенберга и то, и другое излагается в одной линии в качестве порождений христианства, именно явлений его упадка и перерождения. На самом же деле он и сам, не менее, а даже более, относится к этой линии, поскольку он не просто а-религи-озен, но ищет создать суррогат религии, в прямом и сознательном отвержении всего христианского духа и учения. Разумеется, при отсутствии особой умственной одаренности, которая
