– Кто это «мы»?
– Казачество.
– Ты разве казак?
– А то кто же.
– Ха! Какой ты казак! Папаша твой из Тверской области, нищета перекатная, а мамаша – хохлушка. Приехали они сюда по оргнабору, на целину. Так что в твоем семействе казаками и не пахнет. А то думают: нахлобучили на башку фуражку с кокардой, надели штаны с лампасами, уже и казаки.
– Уж не вы ли казачка?
– Я – да! Вся как есть. Из старого роду. Дед мой, царствие ему небесное, у Дутова воевал в Гражданскую войну и в Китай с ним убег. Там и сгинул. А женка евоная, бабка, значится, с мальчонкой, отцом моим, тут мыкалась. Натерпелись, не приведи Господи. И в чеку ее таскали, и в гепеу… И остальные в вашей шатии такие же, как ты. Настоящих казаков – раз два и обчелся. У Кости, правда, дед – казак, а мать – татарка из сосланных.
– Да хватит, мама, вам шуметь, – примирительно произнесла Света. – Казак, не казак… Какая разница?!
– А ты, дочка, мать-то не перебивай. Мала еще… И не стыдно тебе. Мальчонке твоему еще девяти дней не исполнилось, а ты, бесстыжая, с мужиком в постеле кувыркаешься, вместо того чтобы на кладбище сходить, могилку поправить, крестик слезами омочить.
Тут стало заметно, что теща навеселе.
– А я вот Славочку нашего не забываю, – опять заныла Анна Григорьевна. – С кумой на могилку к нему ходили. Лежит наш бедненький в земельке холодной.
– Не надо, мама! – заорал Гена в то время, как Света залилась слезами. – Не из-за вас ли он там лежит?
– Не спорю. Есть в том и моя вина… Есть! Виновата! – Теща стукнула себя кулаком в грудь и тоже зарыдала.
Гена плюнул, ушел в зал и уселся перед телевизором. На этот раз какой-то благообразный господин в круглых очках с бородкой на продолговатом, нерусском лице и вытаращенными глазами обличал с экрана Ленина и его соратников.
– Жиды, – произнес Гена вслух. – Всюду жиды!
Было около двенадцати ночи, когда Гена и Света Соколовы улеглись в супружескую постель. Гена заснул почти сразу и вскоре захрапел, распространяя по комнате перегарный дух. Света долго ворочалась, вспоминая произошедшее. Она и вправду пережила доселе неизведанные ощущения, и хотя попа немного побаливала, была бы не против испытать их вновь. Потом ее размышления перекинулись на мать, а от нее на умершего сына. Света повздыхала, немного поплакала, потом дала себе слово завтра же сходить на могилку к Славику, положить в изголовье цветочки-васильки. Мысли ее постепенно начали размываться, смешиваться, и, наконец, она уснула.
Разбудил Свету среди ночи какой-то посторонний звук. Она глянула на светящийся дисплей электронных часов – половина второго. Спала-то всего ничего.
Звук повторился. Казалось, во входную дверь кто-то скребется. «Может, собака?» – сонно кумекала Света. Но собаки у них не имелось. Чужая чья-нибудь… Или приблудная… Мало ли их по улицам бегает. Жрать захотела, вот и тычется в дверь. А то – крыса. Но крысы и мыши, обычно, скребутся в самом доме, а никак не на улице. Она напряженно прислушивалась. Звуки вроде прекратились. Света вздохнула и снова закрыла глаза. Однако уснуть ей не удалось. Во дворе явно кто-то находился. Она слышала тихие осторожные шаги. Стало страшно. Света хотела растолкать Гену, но он так сладко сопел, что она не решилась.
Теперь возня происходила прямо под окном спальни. Света уже не сомневалась: во двор забралась бродячая собака. Видно, мать, возвращаясь от кумовьев в некотором подпитии, забыла закрыть калитку на засов, вот собака и шарахается по двору. Света встала и приблизилась к окну. Она отодвинула занавеску и глянула во тьму, пытаясь разглядеть, что там происходит.
Неожиданно раздался металлический дребезг, будто под окно кто-то подставляет пустое ведро вверх дном, и почти тотчас же за стеклом возникло лицо, которое Света, несмотря на темень, немедленно узнала. От ужаса колени ее подкосились, и она села на пол. Ощущение было такое, словно ее неожиданно саданули кувалдой по затылку. Ни в какое сравнение с ударами плетки Гены оно не шло. Дыхание перехватило, тело как будто окунули в ледяную воду, сердце бухало словно колокол.
С улицы на нее смотрел Славик!
Личико умершего сына прижалось к стеклу, нос расплющился, глаза, словно ружейные стволы, готовы были вот-вот выстрелить.
– Ой! – вскрикнула Света.
Мальчик, не отрываясь, таращился на нее. Сколько продолжалось это, без преувеличения сказать, противостояние, Света не знала. Ей показалось – бесконечность. На самом же деле прошло три-четыре минуты. Вдруг лицо сына исчезло. Света продолжала сидеть на полу, бессмысленно глядя во тьму. Под окном вновь послышалась возня, и детские пальчики появились у края рамы.
– Гена!!! – заорала несчастная мать настолько сильно, что разбудила не только мужа, но и Анну Григорьевну.
Гена вскочил, будто его подбросило пружиной. Некоторое время он приходил в себя, потом включил свет и увидел: любимая жена сидит на полу. Лицо у нее белое, как молоко, глаза вытаращены, а ротик где- то на щеке.
«Неужто, крыша поехала?! – соображал Гена. – Не должно бы. Предпосылок не было. Не может же так сразу?»
– Что случилось? – шепотом спросил он.
Света тыкала пальцем в окно.
– Там… там… – бессмысленно повторяла она.
– Что там?
В это мгновение в комнату ворвалась теща, облаченная во фланелевую ночную рубашку. Седоватые волосы ее рассыпались по плечам, глаза метали молнии. Увидев дочь сидящей на полу, она подумала, что зять избивал ее, мгновенно сжала кулаки и ринулась в бой. Гене удалось уклониться от первого удара, но второй попал в цель, а именно в глаз зятю. Он вскрикнул и сел на кровать.
– Светочка, он тебя бил?! – воскликнул Анна Григорьевна.
– Там… там… – продолжала твердить Света, указывая пальцем на окно.
– Что там? Ничего там нет.
– Славик…
– Какой еще Славик?! Ой!.. – Теща увидела маленькие ручонки, тянущиеся вверх. – Не может быть!
– Он пришел, – безжизненным голосом произнесла Света.
Гена поднялся с кровати и приблизился к окну.
– Как же это?.. – прошептал он. – Выходит, оживил… А я его…
– Что делать будем? – так же шепотом спросила теща, не отрывая взгляда от пальчиков, скребущих по оконному стеклу.
– Посмотреть бы на него нужно, – сообщил свое мнение Гена.
– Ну, так открой окно.
– Я… Э…
– Испугался? Как людей плеткой лупить, не пугаешься, а тут, видишь ты, струсил. Свое дитя узреть не хочешь. Тогда я его впущу.
Бесстрашная теща подошла к окну и, отодвинув шпингалеты, распахнула створки. Теперь, при электрическом освещении, ручки малыша были хорошо видны всем троим. Его пальчики непрерывно двигались, точно хотели впиться во что-нибудь.
– Я его подниму, – заявила теща.
– Не надо, мама! – взмолилась Света.
– Что значит не надо?! Родное дитя с того света домой явилось, а ты пускать не хочешь!
– Не он это.
