теперь она поплатилась за собственную самонадеянность и глупость.
Но Даша!.. Его несчастное дитя, ставшее при живых отце и матери почти что сиротой. Дом – полная чаша, а она шатается по чужим людям, живет в притонах, льнет к проходимцам. Почему так? А потому, что до ребенка родителям, особенно матери, нет никакого дела. Кормя Дашу хорошей едой, обеспечивая ее лучшей одеждой, которую только можно достать, удовлетворяя любое ее желание, они просто забыли о том, что она не говорящая кукла, а человек. Причем находящийся в том возрасте, когда больше всего требуется любовь и сердечное участие. И вот теперь приключился такой конфуз. Как перенесет Даша позор, нежданно свалившийся на голову матери, а значит, и на нее?
«А может, пристрелить Людку, и дело с концом, – возникла в сознании шальная мысль. – Пристрелить, а потом себя… Даша станет тогда настоящей сиротой. И что будет дальше? Нет, нельзя, нельзя… Это вообще для нее смерти подобно. Ведь девчонка, совсем девчонка!..»
– Ты говоришь: сгущенным молоком ее вымазали? – спросил Плацекин у Кузьмича.
– Так точно, – подтвердил Кузьмич.
– А где они взяли молоко-то это?
– Так сама Людмила Сергеевна им его и выдала.
– Это как же?
– После ливня вчерашнего, все, кто жилья лишился, пришли к зданию администрации с целью, значит, переночевать, – стал рассказывать старик. – Пришли, значит, а там заперто. Никому нет дела до бедолаг. Картошкина Дарья говорит: ломайте замок. Ну, сломали, зашли в администрацию и там расположились. А утром ваша супруга пожаловала. И давай на них, на погорельцев… или как там их назвать, орать. Кто, мол, позволил?! По какому праву?! То да се. Ну а те тоже зашумели, а больше всех Дарья. Говорит, мы пострадавшие от стихии. Где же нам было размещаться, коли мы жилья лишились? А один дед попросил материальную помощь. Людмила Сергеевна приказала мне принести из кабинета банку со сгущенкой и выдать этим… Я так и сделал.
– А банка-то откуда взялась? – спросил Плацекин.
– С молочного завода принесли.
– Ага, взятка, значит.
– Уж не знаю. Только Людмила Сергеевна ее уже есть начала.
– Как есть?!
– Очень просто. Открыла и ложкой…
– Ну и ну!
– Вот и Картошкина возмутилась. Лейте, говорит, на нее. А перед этим они подрались…
– Подрались?! И кто кого?
– Супруге вашей досталось.
– Так ей, сучке, и надо! Допрыгалась б… Ну а потом?
– Одежку с нее содрали, облили, значит, сгущенкой и на улицу выволокли. А там поймали этого казачишку Горожанкина и с ним тоже учинили… Только не молоком его мазали, а, кажись, дерьмом. Порол ведь…
– Н-да. А дальше?
– Дарья Картошкина незамедлительно собрала митинг на площади народных гуляний и рекомендовала избрать новым главой города незнакомого парня. И избрали варяга, за милую душу.
– А на кладбище чего они делают?
– «Новая метла» им давай лапшу на уши вешать. Мол, сделаю Верхнеоральск процветающим городом за счет туризма. Только порядок нужно навести, и заживете, как никогда не жили.
– Нью-Васюки!
– Чего?
– Ничего. Ври дальше.
– А начнем, говорит, со старого кладбища. Объявляю субботник по благоустройству территории.
– Все понятно. Ну, дай им Бог… А Людку я сейчас у них отобью.
– Поаккуратнее бы нужно. Их много.
– А у меня вот что есть. – С этими словами Плацекин извлек из заднего кармана пистолет и повертел его перед носом Кузьмича. Тот в сомнении покачал головой, но промолчал.
Когда они достигли кладбищенских пределов, Плацекин поразился царившему здесь веселью. Народ резвился, словно дело происходило не на месте вечного покоя, а на площади народных гуляний в пасхальный день. Слышны были смех, громкие возгласы, люди весело перекликались друг с другом. И в то же время работа на кладбище кипела. Вырубались чрезмерно разросшиеся кусты сирени, акации и шиповника, выкашивались серпами заросли сорных трав и бурьяна, по возможности выравнивались и посыпались песком дорожки. Подобного энтузиазма Верхнеоральск не видывал со времен социалистических субботников.
«Ну, сейчас я вам испорчу веселье, – злорадно подумал майор. – Найти бы только Людку».
– Ты думаешь, где она? – спросил он у Кузьмича.
– Жена-то ваша? Сейчас разыщем. – И старик убежал.
Плацекин медленно брел по расчищенной дорожке, разглядывая надписи на крестах и памятниках.
– Нашел! – услышал он возглас позади себя и обернулся. Перед ним стоял Кузьмич. – Нашел, – почему- то шепотом повторил старик. – Идемте, покажу.
Он повел Плацекина куда-то в сторону, и вскоре тот увидел тачку, на которой сидела бесформенная фигура, закутанная в старый брезент. Над ней вилась мошкара. Майор подошел вплотную к фигуре и попытался отогнуть брезент.
– Уйди, – раздался хриплый возглас. Голос мог принадлежать кому угодно.
– Люда?
Полог немного раздвинулся, и майор узрел фрагмент физиономии своей несчастной супруги.
– Миша, спаси меня! – услышал он жалобное стенание.
– Допрыгалась, зараза, – язвительно произнес Плацекин. – Будешь знать, как во власть ходить! Ладно, не высовывайся. Сейчас я попробую увезти тебя отсюда.
Он взялся за оглобли тачки и попытался сдвинуть ее с места. Однако архаичное средство передвижения не поддавалось. Он взглянул на колеса. Те провалились в глубокую борозду, и освободить их, не облегчив тачку, не было никакой возможности.
– Слезай, – прошипел Плацекин.
– Не могу. Я голая.
– Слезай, тебе говорю! Уже нечего скрывать. Тебя и так все видели. Укутайся этой дерюгой и спускайся на землю.
Тачка дрогнула и заметно качнулась.
– Мясистая ты у меня, – отметил Плацекин. – Ну, ничего. Теперь похудеешь. Уж я позабочусь. Не будешь сгущенку на работе жрать.
– Эй, парень? Ты чего это делаешь?! – донесся до Плацекина чей-то настороженный голос, показавшийся ему знакомым.
– Да? Чего? – послышался другой, похожий на первый.
Оборачиваться и смотреть, кто пытается остановить его, майор не стал. Вместо этого он прошипел жене:
– Давай, шевелись… Иди скорее вперед.
– Тебе говорят! – вновь послышался первый голос. – Повернись-ка к нам!
Плацекин убыстрил ход, одновременно дотронувшись до заднего кармана брюк, где лежал пистолет.
– Да пусть себе идет, – услышал он женский голос, который тотчас узнал. Голос принадлежал мамаше Картошкиной.
– Да это же майор! – вскричал новый человек.
«Толик», – понял Плацекин.
– Да ты повернись к нам, – продолжал Картошкин. – Не бойся. Вязать тебя не будем.
– А я и не боюсь, – сказал Плацекин, доставая из кармана пистолет.
