– А у тебя-то самой!.. – вскинулся папа.
– Мои предки тоже были дворянами, – с гордостью произнесла мама.
– Колокольными, – захохотал папа. – Долгогривое сословие. Присутствующих не имею в виду, – покосился он на косу брата.
– Не важно, – отозвалась мама. – Во всяком случае, за свинюшками вприпрыжку не бегали.
– И замок у вас был? – продолжала углубляться в века хорошенькая тетя.
– На побережье Балтийского моря, – ответила Вера. – На острове. Но он давным-давно разрушен. У нас тут усадьба имелась неподалеку. Имение, другими словами.
– Крестьян, значит, эксплуатировали, – хмуро произнес папа и, не спрашивая разрешения, разом проглотил рюмку водки.
– Ладно тебе… эксплуатировали! – вмешалась мама
– Эксплуатировали! – грозно произнес папа. – А потом настал семнадцатый год, и мы всех дворянчиков повычистили. – Видимо, несмотря на всяческие пертурбации и смены власти, глава семейства Величко в душе оставался коммунистом.
– А скажите, Вера… – продолжала расспросы хорошенькая тетя.
Мама дергала мужа за рукав белоснежной рубашки, дядя налег на салат с цыпленком, Павел Борисович жевал очередной «Наполеон» и запивал его шампанским. Веселье было в самом разгаре. Вера неожиданно почувствовала, что очень быстро стала своей для этой компании нуворишей.
– Так вы собираетесь связать свою жизнь с нашим Павлушей? – благосклонно поинтересовалась мама.
Вера едва заметно пожала плечами.
– Вы будете хорошей парой, – констатировала мама. – Не правда ли, Боря? – обратилась она к мужу.
Рот Бориса Акимовича в этот момент оказался занят осетриной, и он лишь кивнул.
– А вы не считаете подобный брак мезальянсом? – спросил у Веры дядя. – Произнесено это было вполне серьезно, однако Вера почувствовала подковырку. Видимо, ощутили ее и остальные присутствующие.
– Вечно ты, Валерий, в каждом хорошем деле гадость какую-нибудь обнаружишь, – заявил папа, справившись с осетриной.
– А он без этого не может, – подтвердила мама.
– Да какой тут мезальянс! – воскликнула хорошенькая тетя. – Издревле старая и новая знать роднились между собой, – продемонстрировала она свою осведомленность.
Наша героиня почувствовала, что тоже должна что-нибудь сказать.
– Ныне древние роды можно отыскать только на кладбищах, – изрекла она.
Присутствующие недоуменно воззрились на нее.
– Я в том смысле, что от подлинных дворян остались лишь забытые могилы. А обломки, подобные мне, давным-давно стали обычными гражданами, ничем не отличающимися от прочих масс.
– Правильно! – воскликнул папа и проглотил очередную рюмку.
– И посему именно Павел Борисович оказывает мне честь, избрав меня в качестве будущей жены, – смиренно, но со скрытой гордостью закончила наша героиня.
Над столом повисло молчание. Все, как видно, обдумывали изреченную Верой сентенцию. Потом все зашевелились, заулыбались… Даже строгий папа выдавил из себя улыбку и заявил:
– Пора сделать перерыв.
– Перекур! – воскликнул дядя.
Оказалось, курят все, кроме хозяина дома и Павла Борисовича. Компания вышла на балкон, вернее, на огромную застекленную лоджию, где имелось нечто вроде зимнего сада: несколько чахловатых пальм и агав в кадках, а также розовых кустов, уже укутанных на зиму.
Вера курила «Vogue» и вела светскую беседу с мамой и тетей, вернее, только с тетей, поскольку мама лишь изредка кивала своей головкой персидской кошки. Бриллианты в ее ушах расплескивали вокруг снопики искр.
– Вы мне очень нравитесь, милочка, – прошептала тетя, когда мама вышла из лоджии. – Мне так импонирует ваше аристократическое происхождение. Лучшей половины для нашего Пашки я себе не представляю. Вот ведь увалень, а такую девку оторвал!
Вера лишь загадочно улыбалась.
Уже дома, куда ее доставил на такси заботливый жених, она попыталась проанализировать свои речи за столом гостеприимной обители будущих родственников и почувствовала острый стыд. Что она плела? Какие бароны? Какие аристократы? Откуда фанаберия?! А гонор, когда этот дурак с косой спросил про мезальянс? Он-то на чем базируется? Мол, ныне я, конечно, бедна, но тем не менее оказываю честь вашему отпрыску. Что за вздор! Никому никакой чести она не оказывает… Просто хочет выйти замуж. За Павла ли Борисовича?.. За кого-нибудь другого?.. Ей все равно. Конечно, ей больше нравится Жюль Верн, а не этот пожиратель пирожных. Но раз нет, так нет!
«Погоди-ка, – вдруг остренько кольнула невесть откуда взявшаяся мыслишка. – А сама ли ты толковала с будущей родней? Сама ли пела о древних баронах и Крестовых походах? А если это вовсе не твои слова? Может быть, баронесса подсказывала? Ведь если верить словам этой… из телевизора, Амалия полностью завладела ее разумом и диктует, как нужно себя вести, что говорить, даже о чем думать. О чем думать… Но ведь ее нынешние мысли вроде бы противоречат этому утверждению. Иначе Вера против них не возражала бы. А так… Нет, тут явно что-то не то. Полностью подчинить своей воле Верин разум Амалии пока не удалось. Допустим, в определяющие моменты она концентрирует свою силу и заставляет Веру вести себя согласно собственным понятиям, но потом, когда больше не нужно держать ее в узде, отпускает погулять на свободе. Порезвиться, так сказать, в свое удовольствие. Баронесса должна во что бы то ни стало исполнить это проклятое Верино желание – выдать ее замуж. Но это только часть договора. А в чем заключается вторая его половина? Ну, конечно же! Как она раньше не догадалась? Как только Вера выйдет замуж, дух Амалии полностью завладеет ее телом, получит новую жизнь и будет творить, что ему вздумается. Поэтому Амалия в качестве будущего мужа и выбрала Павла Борисовича. Наиболее подходящая кандидатура! Деятелен, состоятелен… глуповат. Таким можно вертеть, как ей заблагорассудится. Вот и будет вертеть. А ее, Верин, умишко загонит куда-нибудь в подсознание, и будет она сидеть в нем, как в клетке. Желает ли Вера для себя подобное развитие событий? Конечно же, нет! Вере вовсе не хочется, чтобы ею управлял чей-то посторонний разум. Она желает быть свободной. Она хочет выбирать сама.
Что же делать? Видно, придется идти на кладбище и исполнить ритуал, о котором рассказывала баба Фрося. И идти нужно немедленно. Поскольку сегодня, как утверждала та, в телевизоре, самый подходящий день.
Вера, занятая своими мыслями, стояла в прихожей и отстраненно взирала в древнее зеркало. И вдруг ей показалось: в его мутных глубинах возник едва различимый силуэт женщины в черном кружевном платье, и та призывно кивнула ей головой. Несомненно, это была баронесса… Но какая из двух? Темная Амалия или ее светлая половина? И что означают ее кивки? Постой, постой… Та, что появлялась на телеэкране, утверждала: сил по сравнению с темной у нее значительно меньше, и она может являться только в каком- нибудь ретрансляторе, например в зеркале. И своими кивками она призывает Веру отправиться на кладбище и изгнать баронессу.
Ну, что же, попробуем.
Вера взглянула на часы. До двенадцати остается около часа. Если она поспешит, то успеет как раз к полуночи. И девушка стала одеваться для похода. В ход пошли все те же старые джинсы, толстый свитер из грубой шерсти домашней вязки и старые сапоги. Венчала все это великолепие испытанная в боях плащ- палатка. Конечно же, не был забыт мощный фонарь, а также пара коробков спичек. И сигареты Вера не забыла прихватить. А вот про завещание Амалии, найденное три дня назад возле склепа, она чуть не забыла и вспомнила про него, только отворив входную дверь. Вера поспешно вернулась в комнату, схватила валявшуюся на столике бумагу и сунула ее в карман джинсов. Теперь как будто все.
Она вышла из подъезда.
В отличие от прошлого раза, на улице стояла совсем иная погода. Не наблюдалось ни дождя, ни ветра. Вокруг абсолютная тишь. Температура чуть ниже нуля. Редкие белые мухи порхают в столбе света уличного фонаря. Остро пахнет только что порубленной капустой.
