потомство оставит. Успеет новых таракашек народить.
— Тараканы — это кто?
— Кто без закона живет, двуногая сволочь.
— Я тоже таракан? Я ведь сам себе закон.
Шулерман вздохнул:
— Ты крупный таракан, на тебя особый силок нужен.
— Кто же его поставит?
— Могу и я, — не уклонился от прямого ответа Шулерман. — Всему свой черед.
Несмотря на сверх головы занятость, Елизар Суренович не отказывал себе в привычных маленьких радостях, создающих благоприятный жизненный фон. Здоровье у него было отменное, но все-таки в последние годы сосудистая ржавчина нет-нет и давала о себе знать. Шестьдесят семь лет — не шутка. Радостей становилось меньше, заботы одолевали. Манипулирование редкими, опасными экземплярами людей уже не так будоражило кровь, как прежде. Приходилось быть умереннее в еде и питье, ибо обильный стол, увы, навевал воспоминания о желудочной колике.
И самая горькая утрата, думал он, — женщины. О нет, в примитивном физиологическом понимании сил у него к семидесяти годам, кажется, даже прибавилось, но его угнетало заведомое однообразие любовных потуг. В отношениях между мужчиной и женщиной было всего лишь, как в постели, две-три основные позиции, остальные нюансы были не более чем капризом воспаленного воображения. По-стариковски его все больше тянуло на совсем молоденьких самочек, а это было очевидным, грозным признаком духовного увядания Елизар Суренович утешал себя тем, что женская юность прельщает его не упругими мясами, а скорее мистическим началом, которое было в ней заключено. Юные девы кидались в любовную схватку самозабвенно, как в омут. Они не ведали неукоснительных правил любви и смерти и магию похоти принимали за Божий дар. В их остекленелых взглядах порок загадочно оттенялся обещанием неземного блаженства. Некоторые из них искренне отказывались брать плату за любовные услуги, что повергало Елизара Суреновича почти в благоговейный трепет. В бесшабашном поведении девочек-мотыльков он угадывал смысл, не ведомый рассудку. Даже сложнее: смысл был внятен, но выразить, обозначить его словами не удавалось, как никому еще не довелось засвидетельствовать неуловимое мгновение, когда девочка, святая агница, вдруг оборачивается распутной, взбалмошной бабой с коварными, предательскими ужимками пожирательницы трупов. Одна милая девчушка по имени Наташа к нему привязалась душевно. Грозила уйти от родителей и поселиться у него в чулане. Этакая озорная белочка с наивными глазищами пятнадцати лет от роду. Пухленькая, подвижная, шаловливая. Ему грустно было ее развращать. Они играли в жмурки. Наташа завязывала ему глаза махровым полотенцем и, визжа от восторга, гоняла по всей квартире. Когда ему, грузному борову, удавалось прижать ее в угол, он с такой силой сжимал ее в руках, что из нее на пол капал свежий ароматный сок. Елизар Суренович откармливал ее шоколадом и ананасами, точно готовил для жертвоприношения. Бывали, бывали у него сладкие поползновения придушить ее до хрипа, выпустить на волю весенний дух, чтобы не успела она состариться и подурнеть. Наташа трепетно улавливала его греховное желание, готовно смыкала веки в смертной истоме. Целый месяц наслаждался он ее присутствием, но однажды с удивлением обнаружил, что девочка крадет у него безделушки, деньги и сигареты. Подавив внезапную, тоже детскую обиду, он спросил у Наташи:
— Дитя, зачем ты воруешь, я и так могу дать тебе все, что пожелаешь?
Ее ответ был ответом зрелой женщины:
— Папочка, хочешь меня унизить, да? Разве ты больше не любишь свою малышку-таракашку?
Она растягивала слова и цинично вытягивала губы, как делают все шлюхи, когда переходят в нападение. Он сразу потерял к ней интерес. Миг перевоплощения опять был упущен, остальное его не занимало. Со словами «Это тебе на презервативы» сунул ей в руку тысячу монет и выставил за порог. Наташа отчаянно сопротивлялась, вопя, что не виновата ни в чем и скоро исправится, и опять станет послушной таракашкой. Пришлось напутствовать ее отеческим пинком, от которого невинная девочка по воздуху долетела до лифта. Странно, думал Благовестов, становясь женщинами, они приобретают особый вкус к побоям, видимо, лучше мужчин ощущая эротический привкус боли.
Более всего его тревожило положение дел в восточном регионе. Смерть Кузултым-аги непонятным образом сдетонировала междоусобную войну кланов, пламя которой быстро перекинулось на Кавказ. Словно сорвались с цепи дотоле мирно дремавшие духи тьмы. Армения сноровисто вгрызалась в брюхо Азербайджана, безумствовала чечня. Режим Звиада в Грузии по беспощадной логике торговых манипуляций притормозил движение валюты в Россию. Уныло дребезжали парализованные прибалтийские суверенитеты, косвенно, но ощутимо влияющие на всю экономическую ситуацию в стране. Возможно, впервые в жизни Благовестову понадобилось полное напряжение всех сил и способностей, дабы не утерять путеводную нить в головоломных процессах, сотрясающих милое Отечество. Он молодел с каждым днем. «Восток — дело тонкое», — благодушно повторял он поговорку Сухова из любимого фильма «Белое солнце пустыни». Суеверное чувство подсказывало ему, что промахи в малом всегда влекут за собой крупные неудачи, сбои в главном. Опытный бегун знает, каково споткнуться на мелком камушке на середине дистанции. В капле воды отражается вселенная. Сосулька на крыше, накопившая тяжесть, обязательно размозжит башку зазевавшемуся пешеходу. Самое важное в атаке не огневой напор, а аккуратно намотанная портянка. С девочкой Наташей получился досадный прокол. Он скучал по ней. Ему не хватало ее младенчески- развратных ужимок. Обидно было бы вдобавок промахнуться с шалым юнцом, возомнившим о себе невесть что. Он уцелел в тюрьме не для того, чтобы жить, а лишь затем, чтобы вернуть хозяину бесценную статуэтку — хрустальный всадник с алмазными очами — и вместе с нею, возможно, вручить ему свою бессмертную душу! Смутно вспоминал Елизар Суренович задорную парочку на скамье подсудимых. Да и то: сколько воды утекло. Когда-то юнец воспротивился, нашалил, не захотел пойти в услужение к владыке; теперь ему предстоит расплата. Благополучное завершение столь затянувшегося противоборства между титаном и пигмеем, конечно, послужит добрым предзнаменованием.
Через три дня Шулерман вернулся с докладом. Он вынюхал все, что в состоянии вынюхать толковая, отлично выдрессированная ищейка. Алеша Михайлов живет с отцом, полковником генштаба. Этот полковник шагает по городу, будто курсант на плацу. Как у каждого вояки, оттрубившего полный срок в погонах, у него давно не все дома. Супругу он уморил несколько лет назад. По давним сведениям, она была красивой полковой проституткой. Не мудрено, что у таких родителей уродился сын бандит. Елизар Суренович мягко попросил Шулермана не отвлекаться на комментарии. Подельщик Алеши — бывший циркач по имени Федор Кузьмич Полищук — человек особенных свойств. Он личный, заклятый враг Шулермана. Но взять его будет непросто. Придется, видно, пристрелить прямо на улице в темном переулке. Шулерман деловито потер волосатые руки. Благовестов второй раз попросил его не отвлекаться. Да, подтвердил Шулерман, кафе и банк брали эти голубки. Они же из хулиганских побуждений разорили коммерческий ларек, тоже принадлежащий корпорации. Можно их за это наказать подручными средствами, а можно передать материал в Прокуратуру. Шулерман предпочел бы первое, потому что это было надежнее. Теперь об остальных членах шайки. Шайка невелика, предположительно человек семь. Мозговым центром у них, похоже, задействован учитель Воронежский, муж бывшей жены Федора Кузьмича проститутки Аси. Сама Ася тоже состоит в шайке как наводчица. Еще есть старичок Грибов, бывший клоун, у него скрывается Федор Кузьмич и там же, по всей вероятности, склад ворованного барахла. Еще установлена девица-подросток Настя Великанова, за которой ухлестывает Алеша Михайлов; но является ли она членом шайки, утверждать с уверенностью нельзя. Вполне вероятно, это просто начинающая проститутка, соблазнившая зэка. Отец у нее старый алкоголик, мать — горбунья. Таких девиц, если по совести, надобно душить в колыбели.
— Хочу на нее поглядеть, — сказал Елизар Суренович. Шулерман презрительно сощурился.
— Как прикажите доставить? В мешке? В чемодане?
— Шутишь много, служивый. Как бы плакать не пришлось.
Шулерман снисходительно улыбнулся. Он врага выследил, зарплату честно отработал, теперь руки у него развязаны. Осталось попрощаться с этим поганым махинатором.
— На тебя я отработал, Елизар, как условились. Претензий к тебе не имею. Ухожу. Гуляй покуда на свободе. Но учти: закон для всех одинаковый — и для мелкого беса, и для воротилы вроде тебя. На этот счет не заблуждайся. Просто наше государство малость в упадке, потому ты так вольно и дышишь. Но это явление временное. Скоро и на твоей жирной шее затянется тугой узелок, А пока — прощай.
Елизар Суренович аж крякнул от удовольствия. Первый раз фанатик розыска говорил так складно и
