Он опечалился. Долго смотрел на погребальную машину, потом говорит:
— Папа, а где он лежит?
— Кто где лежит?
— Ну, покойник, — прошептал он.
— В кузове, — сказал я.
— В самом кузове?
Машина стояла чёрная, мрачная. Человечек ощутил страх перед смертью. Он посмотрел на меня очень испуганно и спросил:
— И каждый должен умереть?
— Каждый, — сказал я, — каждый, сыночек. Таков удел человека.
— Но ты умрёшь раньше, чем я? — спросил он с надеждой в голосе.
Я его утешил, сказав «да».
— Ну, пошли, — сказал я потом. — Свернём налево, там есть лужайка, а на ней растут ромашки и маргаритки.
— Папа, маргаритки тоже умирают?
— Или знаешь что, давай купим мороженое. Да не смотри ты на этот автомобиль…
Но он всё смотрел и смотрел и уже в полном отчаянии спросил:
— А покойнику обязательно лежать в кузове?
— Обязательно, — ответил я. — Какое ты хочешь мороженое? Сливочное?
Он всё стоял и смотрел: он едва не плакал.
— Папа, проговорил он наконец, — а можно мне, когда я умру, сесть рядом с шофёром?
— Можно, — говорю я, — конечно, можно. Только разговаривать с ним нельзя, это запрещено правилами уличного движения.
Он обещал молчать. И он очень обрадовался, даже подпрыгнул.
— Пойдём, сказал он, — нарвём ромашек, сделаем букет. Пока мы живы. А может, и кузнечика поймаем.
С тех пор он не боится смерти.
Я тоже не боюсь.
Раз нам разрешат сидеть рядом с шофёром…
Букет мы нарвали большой и красивый. Из ромашек, маргариток и одного лилового колокольчика.
А мороженое мы ели клубничное.
Мы чудесно провели время.
Скажете — благо писателю, который может в любой момент подозвать своего героя. Я имею в виду не то хрупкое, абстрактное существо, с которым художник общается один на один в глубоко духовной области, недоступной публике, а живого, взмыленного героя, который гоняет под окном на самокате и которому всегда можно крикнуть:
— Ну-ка, поди сюда, герой!
И герой, если он хорошо воспитан, является.
— Послушай, — сказал я взволнованно, — Я тебе прочитаю, что я написал, это о тебе. А ты мне скажешь, как тебе понравилось.
Мы стали читать — это было всё равно что идти по знакомой улице. Уродина, маленькая ночная серенада, золотой колодец, ангелок, серебряные бумажки, художница, которую мы видели на вырубке…
Потом мы оба молчали: писатель — умилённый своим произведением, герой — утомлённый слушанием. Мы долго разглядывали друг друга, как двое незнакомых людей, и вдруг мне стало казаться, что между нами стоит кто-то третий. Кто-то ещё был там, — правда, он совсем не мешал.
— Ну, — спросил я, — нравится?
— Что ж, — вежливо ответил герой, — читаешь ты, папочка, довольно хорошо. Только это не про меня, потому что в «Золотом колодце» мы не ели никаких пирожных с кремом. Ведь мы там ели жареного карпа.
— Верно, — сказал автор, — и как это я забыл про карпа?
— Вот видишь, — подхватил герой, — и потом, к нам не ходит никакая Стаза!
— Зато к нам ходит Юльча, — возразил автор. — Ты же знаешь Юльчу?
— Юльча и есть Юльча, — сказал герой, — а Стаза это Стаза. Всё ты выдумал и не отпирайся. И маленькую ночную серенаду мы слушали в парке, и никакого розового окна там не было.
— Не было? — удивился автор. — Но где-то я видел такое окно… Наверное, я тогда гулял с кем-нибудь другим.
— Может быть, — согласился герой, великодушно махнув рукой. — Всё равно ты всё выдумал. И в парке Ригера мы всё-таки кормили белку, и никого там не было, никакой Элишки. Я эту Элишку никогда и не видел. А когда мы встретили художницу, она нарисовала нам такой красивый домик и сделала ему зелёную крышу. И ещё она нарисовала тополь, а вовсе никакие не увядшие листья. А про уродину кто-то рассказал тебе, а ты свалил на меня.
— И как это я забыл про карпа? — воскликнул я, чтобы замять разговор. — Ведь верно, мы ели жареного карпа в «Золотом колодце». Значит, тебе это совсем не нравится?
Я был явно огорчён.
— Да нет, нравится, — пожалел меня герой, не скрывая равнодушия. — Только когда мы играли в ракету, мы совсем не высаживались на Луне. Мы высадились прямо на Солнце, а потом полетели на Венеру, а у тебя написано — Плутон.
После этого он ушёл гонять на самокате.
Я смотрел в окно: вот раскатился, мчится прочь, вот исчез из глаз за углом. На нём жёлтая майка и коричневые тренировочные штаны…
Но где-то тут остался тот, третий…
Сначала мне почудилось, что он сидит верхом на моём сердце, словно на коне-качалке. Вот он был настоящий герой, великодушный, как все герои. Вместе со мной он видел розовое окно, и ему было совершенно неважно, что мы ели — карпа или пирожные с кремом.
Но комната была пуста — один я… да окно на улицу…
Прощай, Человечек! Завтра пойдём записываться в первый класс.
Так что держись, Человек мой!
Примечания
1
Кнедлик — национальное чешское блюдо из муки или картошки.
2
Анри Матисс (1869–1954) — французский художник и скульптор.
