геллеров? У нас тут, знаете, есть ангел, и он выкрашен красной краской… Большое вам спасибо…»
И прохожие, растроганные столь необычным явлением в эпоху всеобщего падения христианских добродетелей, раскрывали кошельки, а ненасытный ангелок механически выражал признательность.
— Иди-ка сюда, божий попрошайка, — сказал я. — Ты что это вздумал, сын мой? Позоришь весь наш дом!
— Ну да, папа, — ответил он, — но ангелочек кивает…
Мы всё ему растолковали; казалось, всё ясно. С какой стати нам поддерживать ангелочков, когда мы неверующие, и это документально заверено. И вообще, как это ему пришло в голову просить милостыню? Этого так оставить нельзя, тут, приятель, придётся как следует продумать и навести самокритику.
— А теперь я тебе объясню, что такое самокритика, — сказал я. — Человек — а тем более Человечек — может делать ошибки. Но ошибки надо осознать, надо их обдумать и сознаться в них. И тогда…
— Что тогда? — спросил он с нетерпением.
— Тогда можно многое исправить, если только быть искренним.
— Я искренний, папа, честное слово, — сказал он радостно.— Это уже и есть самокритика?
— Да, — сказал я, — если ты искренен…
Я был доволен, что он понял, ведь это не каждому удаётся.
Через несколько дней, возвращаясь домой, я застал Человечка за интимной беседой с неизвестным прохожим. Сначала прохожий удивился, потом вытащил монету в десять геллеров, Человечек небрежно поблагодарил его и побежал к церкви.
И тут мы встретились.
Долго смотрели мы друг на друга, — какой позор…
— Эх ты, — сказал я с горечью, — вот она, твоя искренность… Благодарю покорно!
— Не бойся, папа, — сказал он, весь вспыхнув, — сегодня вечером я опять наведу самокритику. — И со слезами добавил: — Да, ангелочек-то всё равно кивает головкой!
Раз в год к нам приходит одна старая знакомая по имени Стаза. Обычно это случается в мае, и к смутным, доселе не выясненным традициям этой дружеской связи относится неизменный ужин в «Золотом колодце».
«Золотой колодец» — это ресторанчик на Малой Стране[13], и входят в него через старинный жилой дом, потом по крутой каменной лестнице. Оттуда открывается прелестный вид на цветущую Прагу, а обслуживают вас несколько мешкотных официантов.
Почему эти майские посещения заканчиваются именно в «Золотом колодце», не знает никто, да никто над этим и не задумывался. Так уж повелось, так и осталось. В этом была известная доля родственного равнодушия и в то же время уважения к этой постоянной женщине.
— Во вторник придёт Стаза, — говорил кто-нибудь в один из майских дней, — и мы отправимся в «Золотой колодец»…
Звучало это так, будто мы собирались на стеклянную гору или в каменный лес. Волшебное, таинственное место — золотой колодец, к которому взрослые ходят раз в году, когда расцветают деревья.
И Человечек только вздыхал, покоряясь судьбе.
На следующее утро он спрашивал:
— Ну, были вы в золотом колодце?
— Были, — отвечали мы.
— А он красивый? Этот колодец?
И мы на это:
— Да, очень красивый…
Так мы беседовали за завтраком, и он долго смотрел в свою кружечку с молоком, — может быть, ему казалось, что это тоже колодец, только маленький и совсем не глубокий, с тоненькой золотой полоской по краю. И до дна его можно достать ложечкой.
Но на сей раз случилось иначе. Пришла названная Стаза, долго о чём-то рассказывала — о чём бишь она говорила? — а затем, как обычно, спросила:
— Куда бы нам пойти?
А мы тоже, как обычно, на мгновенье задумались…
— Не пойти ли нам в «Золотой колодец»?
Такая уж была у нас игра, или обряд, и все знали, чем дело кончится.
— Прекрасная мысль, — говорит Стаза, — это мне нравится. Как это мне самой не пришло в голову… Ведь я не была там целый год.
И делала вид, будто её ужасно поразило предложение заглянуть в «Золотой колодец». Тут подал голос Человечек:
— Я тоже хочу видеть золотой колодец… Все уже видели золотой колодец, а я нет. Мне бы только разок взглянуть на него — взгляну разок, и хватит.
И, не дожидаясь разрешения, он начал быстро одеваться, чтобы не опоздать.
Ладно, отправились мы в «Золотой колодец» все вместе, лестница была бесконечной и, казалось, ведёт прямо на небеса. Шагали мы по этой лестнице, шагали, даже запыхались немного, а сердце так и колотилось: когда же наконец будет золотой колодец? Наверху были столы, прикрытые не слишком чистыми скатертями, официанты в серых куртках, и пахло шницелями.
— А когда же будет золотой колодец? — раздался вопрос.
— Садись, — велела Стаза, — а мы тебе закажем пирожные с кремом. Правда, он любит пирожные с кремом? Или закажите ему компот из ревеня.
Она придумала ещё множество разных блюд.
— Хорошо, — миролюбиво сказал Человечек, преисполненный великодушия тех, кто добрался до цели. — Мы поедим, а потом пойдём к золотому колодцу. — И робко спросил: — А какая вода в колодце? Ведь золото бывает совсем разное. Может, вода зелёная? А то ещё бывают высохшие колодцы, и на дне у них песок…
— Закажите ему блинчики с творогом, — сказала Стаза. — Правда, он любит блинчики с творогом?
— Я хочу видеть золотой колодец, — настойчиво произнёс Человечек. — И вообще зачем мы тут сидим? Я не хочу блинчиков, я хочу золотой колодец…
— Да ведь это и есть «Золотой колодец», дурачок, — сказала очень удивлённая Стаза. — Просто так называется ресторан.
Нам принесли шницели и пиво.
— Что это с вашим ребёнком? — продолжала удивляться Стаза. — Ты посмотри, как здесь красиво… Вы уже давали ему пиво? Или он пьёт лимонад?
И она ещё раз упрекнула нас, что мы не заказали компот из ревеня. Официанты разносили супы и кнедлики с салом. Все ели, пили, и никто не видел, как сверкала на краю белой тарелки маленькая капля — ну точь-в-точь детская слеза.
Мы гуляли вдвоём в Страшницах. Неподалёку от крематория стояла похоронная машина. В ней стоял гроб.
— Папа, — спросил Человечек, — это автофургон, правда?
— Да, — ответил я, — автофургон.
— А что он развозит?
— Покойников, — отвечаю.
— А что такое покойники?
— Мёртвые, — сказал я.
— То есть когда человек умирает?
— Да, сынок.
