другие камер-юнкеры, стремясь угодить императрице, недобросовестно исполняли эту обязанность, часто не выходя на службу к наследнику. Поэтому добросовестный Ростопчин часто оставался замещать своих менее ответственных товарищей, но его терпение имело пределы, и он отправил письмо обер-камергеру Шувалову, в котором в довольно оскорбительной форме отозвался о своих товарищах. Письмо получило огласку и вызвало скандал. Ростопчин был вызван на дуэль несколькими придворными, но императрица успокоила всех, отправив его в деревню. Однако этот случай, разрушив надежды на карьеру, сделал Ростопчина в глазах наследника престола героем. Как он сам напишет позднее: 'Никогда не обладая умением владеть своим лицом, я давал волю языку и усвоил дурную привычку думать вслух. Это доставило мне несколько приятных минут и много врагов'.
Прошло несколько лет, и когда 5 ноября 1796 года по Петербургу разнеслась весть о критическом положении императрицы, Ростопчин был в числе немногих людей, полностью уверенных в своем будущем. С это дня начался его блестящий взлет. Граф Российской империи, Великий канцлер Мальтийского ордена, кавалер многих высших орденов, директор почтового ведомства, первоприсутствующий в коллегии иностранных дел, наконец, богатейший человек России, Ростопчин, рассматриваемый всеми как фаворит, все же не превратился во временщика. Он заметит позднее: 'Я был лишен трех великих радостей рода человеческого: кражи, обжорства и гордости'. Ростопчин получал жалование третьего присутствующего в коллегии, демонстративно отказался от княжеского титула и от некоторых высших должностей. При дворе своенравного императора, не жалевшего даже своих любимцев, Ростопчин был единственным человеком, не боявшимся высказывать собственное мнение. Однако в остальном граф действовал в духе времени, организовывая интриги, устраняя соперников, и в конце концов сам пал жертвой собственных действий. Он был отправлен в отставку 20 февраля 1801 г., а уже 1 марта Павел I, лишившийся самых верных слуг - Ростопчина и Аракчеева, был убит. Как писал сам Федор Васильевич: 'Я не любил глупцов и негодяев, женщин-интриганок, разыгрывающих роль добродетели; на меня неприятно действовала неестественность, я чувствовал жалость к накрашенным мужчинам и напомазанным женщинам, отвращение к крысам, ликерам, метафизике, ревеню; ужас - перед правосудием и бешеными животными'.
Отношения между отставным вельможей и новым императором не сложились с самого начала. Граф продолжал держаться своих убеждений, и до Александра I дошло его резкое высказывание о поражении русской армии при Аустерлице как Божьей каре за убийство отца. Отрицательно отзывался Ростопчин и об окружении царя, считая придворных тайными якобинцами и выскочками. Особенно враждебно он относился к Сперанскому, открыто обвиняя его в сотрудничестве с французским правительством. Все это привело к тому, что Ростопчин долгое время был вынужден прозябать в своем подмосковном имении Вороново, где он от скуки производил сельскохозяйственные опыты и даже вывел новую породу лошадей. Сам он напишет позднее: 'Я всегда любил тесный кружок близких людей, прогулки по лесу. Питал к солнцу чувство невольного боготворения и часто огорчался его закатом. Из цветов больше любил голубой, из еды предпочитал говядину под хреном, из напитков - чистую воду, из зрелищ - комедию и фарс, в мужчинах и женщинах - лица открытые и выразительные. Горбатые обоего пола обладали в моих глазах привлекательностью, для меня самого необъяснимой'.
Однако деятельный характер требовал более активной жизни, и в эти годы граф начал пробовать себя как публицист. Литературными опытами он занимался и в прежние годы, но именно в это время им были сочинены произведения, прославившие его на всю Россию. В конце 1807 г. вначале без согласия Ростопчина, а позже им самим был издан памфлет 'Мысли вслух на Красном крыльце'. Книжка эта вызвала необычайный успех и разошлась невероятным по тем временам тиражом в 7000 экземпляров. В 'Мыслях вслух...' простым народным языком критиковалось засилье французской культуры среди дворян и показывалась ценность русских традиций. Эффект от памфлета усиливался из-за высокого положения автора. Ростопчиным было опубликовано еще несколько произведений подобной направленности, что сделало его неформальным идеологом антифранцузской партии.
Когда Россия оказалась на пороге войны с Наполеоном, Александр I решил приблизить к себе Ростопчина. В начале 1812 года граф приехал в Петербург, а 24 мая был назначен главнокомандующим в Москве, ее военным губернатором. Известие это было с восторгом воспринято москвичами. Ростопчин сразу же развернул активную деятельность. В городе, на который было обращено внимание всей Европы, началась беспримерная по масштабам патриотическая агитация среди простого народа. Знаменитые ростопчинские афиши, призывавшие не бояться неприятеля, пользовались огромной популярностью. В Белокаменной формировались новые полки и самое большое в России ополчение. С приближением русской армии Москва оказалась главной базой ее снабжения оружием и продовольствием. Сам Ростопчин активно вынашивал идею народной битвы у стен древней столицы. Не получая от командования никаких указаний насчет судьбы города, генерал-губернатор начал эвакуацию государственного имущества и учреждений. Участь Москвы была решена без него, граф даже не был приглашен на военный совет 1 сентября. На следующий день русские войска оставили город, и он сразу же загорелся в нескольких местах. Французские власти не без оснований обвинили в поджоге Ростопчина. В пользу этого говорили и показания поджигателей, и ряд документов, и свидетельства очевидцев. Но сам граф отказывался от своего участия в организации грандиозного пожара. Как он сам скажет позднее: 'Я был упрям как мул, капризен как кокетка, весел как ребенок, ленив как сурок, деятелен как Бонапарт, - все как вздумается'.
После ухода неприятельских войск из Москвы, генерал-губернатор занялся восстановлением нормальной жизни. Город постепенно отстраивался, под руководством Ростопчина был составлен план реконструкции. Однако москвичи постепенно забывали свой патриотический подъем лета 1812 г. На смену пришла скорбь об утерянном в огне войны имуществе. Общественное мнение принялось искать виновника своих лишений, и вскоре он был найден - Ростопчин. Ведь именно генерал-губернатор призывал москвичей оставаться в городе, ведь именно он обещал, что город не будет сдан неприятелю, и именно по его приказу поджигались их дома. Окруженный злобой и недоверием Ростопчин пытался найти поддержку в Петербурге, но царь не хотел идти вразрез с общественным мнением, и 30 августа 1814 г. граф был отставлен с поста московского генерал-губернатора. Стремясь поправить здоровье, Ростопчин отправился за границу и встретил там восторженный прием. Европейцы чествовали его как героя, как человека, победившего Наполеона. Даже в парижских театрах останавливались спектакли, когда Ростопчин входил в свою ложу. Окруженный славой, граф вернулся в Россию только в конце 1823 г. Скончался он 18 января 1826 года. В своей книге 'Мои записки', впервые опубликованной в парижской газете Temps в 1839 г. и в том же году переведенной на несколько европейских языков, он придумал себе эпитафию:
Время не пощадило тех зачатков крепкого хозяйства, которые были заложены Федором Ростопчиным. Больше века славилась ростопчинская порода лошадей, но ее генофонд серьезно пострадал в годы Великой Отечественной войны. Наследники распродали имения. Родовое поместье Козьмодемьяновское перешло к разбогатевшим ливенским крестьянам Адамовым. Однако заложенные здесь Ростопчиным основы земледелия были настолько прочны, что даже в годы советской власти в его бывшем имении был создан... образцовый зерносовхоз. От дворянского гнезда Ростопчиных, от колыбели, где родился и вырос Феденька Ростопчин, осталась лишь кирпичная стена со сторожкой возле ворот и каменный сарай.
'Я ожидаю смерти без боязни и без нетерпения. Моя жизнь была плохой мелодрамой с роскошной обстановкой, где я играл героев, тиранов, влюбленных, благородных отцов, но никогда лакеев...'
Н.П. Панин
'Он был с большими достоинствами, и что его более всего отличало - какая-то благородностъ во всех его поступках и в обращении ко всему внимательность, так что его нельзя было не любить и не почитать: он как будто к себе притягивал'.
