Когда тонул «Челюскин», комсомольцы были на боевых постах. Миронов, Кукушкин, Могилевич, Паршинский, Громов, Фетин, Гуревич, Погосов до последнего момента находились на пароходе. Когда нос уже находился подо льдом, а на поверхности торчала лишь одна корма, на пароходе из 12–13 человек было 7–8 комсомольцев.
Валька Паршинский работал на корме. Ткач выбирал документы из кают, так как многие выбежали на лед без них. Погосов выискивал бочки с бензином для самолета Бабушкина. Только после команды: «Все на лед!» — они спрыгнули. Один Боря Могилевич ушел вместе с судном… Мы понесли тяжелую утрату.
И вот — корабля нет… Люди на льдине. Всего сто четыре человека, из них семнадцать комсомольцев; двое — повар Морозов и штурман Виноградов — вступили в комсомол на корабле. Сто четыре, среди них двое ребят — Алла и Карина, недавно увидевшая свет…
Но нас не сломила стихия — мы гордо и высоко несли ленинское звание и честь комсомола, преодолевая все трудности и лишения.
На льдине была организована молодежная, комсомольская палатка. В ней жили Паршинский, Кукушкин, Фетин, Бутаков, Громов и другие — десять человек. Это была образцовая палатка, самая веселая, жизнерадостная во всем лагере. Вечерами там собирались не только комсомольцы. Молодые и пожилые с удовольствием проводили время, Забывая о трудностях и неприятностях сурового дня.
После высадки на лед мы были еще больше, чем до этого, помощниками партийной организации. Мы решили не вести обособленную организационную работу, не созывали собраний и заседаний. Встречались три-четыре человека — члены бюро, активисты — и на ходу решали, что надо делать.
Например было решено развлечениями занять молодежную палатку по вечерам. Миронов ходил туда читать книги.
Однажды, правда, у нас было что-то похожее на заседание. Собрались члены бюро и актив. Говорили примерно час. Председательствовал Мишка Ткач. Протокола не вели. Речь шла о том, что на льду комсомол должен быть во всем впереди.
— Нужно быть комсомольцами и на льдине! — восклицали Миронов и Ткач. — Задачи, поставленные перед коллективом Отто Юльевичем — авралы, распределение дня, — должны выполняться аккуратно [147] и точно. Каждый комсомолец должен вставать вовремя, не опаздывать на работу, показывая пример остальным.
И комсомольцы не опаздывали.
Они шли на работу всегда первыми, всегда с песнями и всегда вели за собой остальную молодежь.
Мы действовали на слабых товарищеским, теплым словом, на отстающих — «подначкой», остротами, а на кого следовало — серьезным внушением либо коллективным воздействием.
В чем состоял долг комсомольцев в необычайных условиях ледового лагеря?
Быть примером не только в работе, в поведении, но и в состоянии духа.
В первые лагерные дни, когда среди очень незначительной части челюскинцев кое-кто поговаривал о невозможности нашего спасения, комсомольцы своим энтузиазмом, своим веселым настроением, своими шутками, своей работой воодушевляли всех и создавали то прекрасное настроение, которого мы потом окончательно добились у всех.
Комсомольцев расставляли на самые ответственные участки работы. Было время, когда важнейшей задачей было валяние лапши из муки и выпечка лепешек. Да, да, комсомольский долг — валяние лапши! На эту работу ставили комсомольцев, ибо вкусную лапшу и хорошие лепешки надо было сделать в плохих условиях. Было трудно. Печь была мала. В небольшой духовке нужно было быстро выпечь муку, полузамерзшую, всплывающую из майны. Мука оттаивала, и на ней создавалась испорченная корка. Мы, правда, имели галеты, но нужна была смена питания. Лагерю нужна была лепешка!
И когда наш ледовой «Наркомтруд» Колесниченко отправил «на лепешки» комсомольцев, мы это расценивали как политическую задачу. Мы послали туда Ермилова, Кукушкина и Морозова.
Морозов — молодой комсомолец — два дня твердил, что лапшу и лепешки сделать не удастся. Но парень скоро выправился и прекрасно работал по 10 часов в сутки. Лагерь получил и лепешки и лапшу! Комсомольцы несли ночные дежурства. В феврале — марте в широтах Чукотского моря ночи длинные. Надо было дежурить, чтобы предупредить о сжатии льдов, приближении медведей и всяких неожиданностях. Лучшие комсомольцы, в частности тогдашний секретарь комсомольской ячейки Ткач, были поставлены на ночную вахту. А такой труднейший участок, как аэродромы! Мы горды были [148] тем, что Отто Юльевич Шмидт назначил начальником аэродрома нашего Сашу Погосова.
Вы представляете себе, что это значит? Аэродромы находились в четырех-пяти километрах от лагеря. Между ними — ропаки, торосы, трещины. Пурга часто засыпала дорогу глубоким снегом, и по этому пути живущие на аэродроме во главе с Сашей тащили палатки, уголь, продукты, инструменты.
На аэродроме жило трое, из них двое комсомольцев — Погосов и Гуревич. Они были оторваны от лагеря иногда целые дни. Аэродромщики были лишены горячей пищи, которую имел весь лагерь. Они готовили себе пищу сами, сами же следили за отоплением палатки, а иногда и сами ходили в лагерь за продуктами. И Сашка Погосов вместе с Витькой Гуревичем показали, что значит комсомольская выносливость.
Вот еще пример того, каким большим доверием пользовались комсомольцы. По приказанию т. Шмидта все оружие было собрано в одно место. Отто Юльевич доверил оружие Саше Погосову, и он строго хранил его.
Комсомольцы на льдине продолжали корабельную традицию. Они были организаторами развлечений и культурного отдыха.
Городки. Их «выдумал» комсомол. Юрка Морозов был первый городошник. У нас были поломанные весла, и из них сделали городки. Строительного материала было много, из обломков делали палки. Играли в городки многие, как только были свободное время и хорошая погода.
Ожидаем самолет. Придется пойти на аэродром, но нет еще радио о вылете из Ванкарема. Вы представляете себе томительное ожидание радиограммы? А люди бросают палки, они играют. Снег очень плотно покрывает лед — прекрасная площадка для городков.
Вторая игра — «масло». Правда, название это брянское, из моих родных краев; эта игра именуется в разных местах по-разному. Играют так: в центре площадки и вокруг нее роются ямки. В центре кладется шар. Все стоят с палками у своих ямок. Один выбивает шар, и в это время происходит перебежка. Тот, кто гонял шар, должен захватить себе свободную ямку, а кто остался без ямки, остается гонять шар. Помню, первым начал игру с шарами машинист Нестеров.
Футбол. Его «основала» комсомольская палатка — Паршинский и Фетин. На футбольном поле у нас были настоящие ворота. Установили колья, положили сверху балки — честь честью. [149]
У нас было еще такое развлечение: пускали змей, обыкновенный детский змей. Затеял его Паршинский. У некоторых затем появилась мысль подвешивать к хвосту змея горящую массу, которая могла бы давать большой огонь — факельный сигнал для самолетов. Но в конце концов этого не нужно было: самолеты нашли нас без «змеиного факела».
Федя Решетников оформлял на льдине стенную газету, рисовал карикатуры. Вместе с Кренкелем, Шафраном, Мироновым он сочинял частушки-шутки. Помнятся такие:
«Я на льдине сижу, Льдина вертится, Ляпидевский не летит, Только треплется».
Или:
«Шерстью дышим, в шерсти спим Шерстью укрываемся, С шерстью кашу мы едим, Не заболеваемся». [150]
К слогу и рифмам особенно не придирались…
Еще на корабле ребята пели песенку о медвежатах. Их было много, стало мало, и песенка рассказывала о судьбе каждого медвежонка.
На льдине возник «ледовый» вариант «медвежат», написанный на манер детских песенок. Начинался он примерно так:
«Сто медвежат На льдине сидят И ждут, когда Их увезут со льда».
Нестеров, Решетников, Миронов и другие с частушками гастролировали по палаткам.
Среди комсомольцев уныние не находило себе места. Когда некоторые «силачи» заговорили о пешем походе со льдины на материк, — комсомольцы это считали бредом. Наши ребята были физически, пожалуй,
