Что сказать? Я же совсем не знаю тебя, парень.
— Это почему же?
— Потому что в противном случае они съедят нас заживо. Пошли танцевать. — Он снова протянул мне руку, ладонью вверх.
Допускаю, что это была правда. И я заплатила свои два бакса. Он не улыбался, только смотрел на меня, будто дело было весьма серьезным и мне следовало об этом знать. А ветер продолжал дуть, издавая низкие воющие звуки.
В общем, я пошла с ним. Мы вернулись, пройдя мимо вышибалы, который внимательно на нас посмотрел, но ничего не сказал. Джонни все время держал меня за руку, пока мы шли к танцполу, где растворились в общей массе танцующих. Вместе с тем мы находились в своем маленьком пространстве, которое принадлежало только нам двоим.
Когда в субботу утром я открыла глаза, раннее солнце разукрасило лучами мою постель, а будильник, вместо того чтобы звенеть, издавал какие-то хриплые звуки. Моим первым ощущением стала чертовская боль в ногах. В следующий момент я поняла, что наш трейлер пуст. Но может, папа спит.
Несколько минут я лежала, наслаждаясь ощущением солнца. В трейлере что-то похрустывало, так, как это всегда происходило с ним по утрам, — так похрустывает в приемнике кухонного комбайна бекон, когда с него снимается шкурка. Мои лодыжки болели, но зато носки были чистые — позавчера я устроила стирку.
Я встала. Сливное отверстие в полу ванной комнаты следило за мной, пока я приводила себя в порядок. Вода была негорячей, но и на улице сегодня стояла вполне теплая погода. Так что все нормально. Покрытое пятнами зеркало над раковиной нагоняло на меня тоску, поэтому я лишь, мельком глянула в него, чтобы собрать волосы и перехватить их лентой.
Пройдя в кухню, я поняла, почему отец ушел.
«Сегодня работаю в булочной. Получил твою ведомость — сплошные „А' [44]. Славная девочка. Оплати счет за электричество!»
Буквы были нацарапаны на обратной стороне полученного из Сент-Криспина конверта из плотной светло-коричневой бумаги. С лицевой стороны конверта на гербе и готическом шрифте расплылось пятно от пролитого кофе.
Слава богу, у него есть работа. По крайней мере на какое-то время. Я открыла конверт с ведомостью, увидела на ней четкий ряд оценок «А» и с облегчением вздохнула: в прошлом семестре я едва не завалила тригонометрию, но судьба и Брат Боб оказались ко мне благосклонны.
Итак, стипендия — в сохранности. Я была уверена, что мне выставят такие оценки. Кого колышет, что себе думают эти богатенькие сучки или насколько они недоброжелательны и злобны?
Но Гвинет… Вот она сидит рядом со мной на скамейке в летнем домике ее родителей, болтает ногами и жует трубочку с мороженым. И поглядывает в окошко — не покажется ли там возвращающийся домой отец, а мы с Марисой в это время играем в шашки. Или стоит рядом со мной в хоре, и мы подталкиваем друг друга, когда начинается песня с неким забавным подтекстом, понятным только нам двоим.
Еще в конверте лежали деньги. Предполагалось, что я пойду и оплачу счет за электричество. Дешевые тюлевые занавески слегка шевелились. Отец оставил окно в кухне открытым, наверное, чтобы выветрился запах сигаретного дыма. Три банки из-под пива и сковородка со следами яичницы и разогретой фасоли на дне. Я открыла кран с разбрызгивателем и вылила в раковину немного средства для мытья посуды.
Щеки у меня были мокрые. Ветер слегка подвывал. Теперь этот звук, дополненный шуршанием поднятой ветром пыли, трущейся об острые углы, будет постоянным. Так происходит каждую осень.
Если бы мы не пошли на вечеринку, сейчас я проснулась бы в спальне Гвин, учуяла бы запах кофе и жареного бекона и услышала бы отдаленное, доносящееся из кухни мурлыканье какой-нибудь мелодии в исполнении Марисы. А поскольку сегодня суббота, родители могли быть дома и Гвин стремилась бы уйти, прежде чем ее бледная, худосочная мамаша произнесет свое обычное: «Ты завтра собираешься пойти в церковь?» Мы бы с ней прошлись по магазинам и, в то время как Гвин делала бы покупки, передразнивали бы окружающих, прыская смехом в сложенные пригоршнями ладони.
Зазвонил телефон. Я взглянула на него и пожалела, что нет определителя номера. Хотелось знать, не звонок ли Гвинет я проигнорировала, оттирая в раковине грязь с посуды, ополаскивая ее и вытирая, а потом расставляя по местам. После этого я занялась приведением в порядок школьной сумки. А телефон звонил снова и снова. Интересно, кто бы это мог быть? Может, кредитный инспектор?
Когда я вышла, заперев за собой дверь, телефон по-прежнему надрывался. На грунтовой подъездной дорожке все еще были видны отпечатки колес черной «джетты»[45] Джонни, правда уже почти затертые колесами отцовского грузовика и засыпанные пылью.
По понедельникам у меня не было занятий вместе с Митци и ее компанией вплоть до четвертого урока, что радовало. Но Гвин не было и на втором. На протяжении всей лекции по истории Америки ее пустой стул рядом с моим сильно меня беспокоил, как больной зуб. Прозвенел звонок, извещающий о перерыве на первый завтрак и следующем за ним третьем часе занятий. Вообще-то, все происходило, как и в любой другой учебный день, когда Гвин была нездорова или страдала от похмелья и вызывала Марису, чтобы та забрала ее из школы домой. На меня никто не обращал внимания.
Перерыв я провела в длинном и узком помещении библиотеки, перелистывая страницы, текст которых расплывался в глазах. Нос у меня был заложен. Если у дверей раздавались голоса, я наклоняла голову ниже.
Четвертый урок — то, к чему я серьезно себя готовила. И, как оказалось, не зря. Брат Боб устроил очередную контрольную. Место Гвин по-прежнему пустовало, и Митци со своей компанией весь урок поглядывали на меня, шептались и хихикали. Как только прозвенел звонок, я быстро пошла к выходу из класса. Но недостаточно быстро…
— Где же Гвинет? — нараспев произнесла Митци, когда я проходила мимо ее стола.
Я пожала плечами, крепче обхватила свои книжки и сумела не запнуться о ее ногу, выставленную в проход. Прежде чем она смогла набрать в легкие достаточно воздуху, чтобы произнести следующую фразу, я уже была у двери. На пятом уроке мне предстояло иметь дело только с Тришей Брент и с Зое Макферсон. Но без подстрекательницы Митци они становились беззубыми. Последний звонок этого учебного дня означал желанную перемену обстановки.
Ветер на улице крепчал, он был наполнен пылью и запахом дыма, а на ступенях главного входа в Сент-Криспин толпились девчата. С одной стороны от здания медленно уползали приземистые желтые автобусы, с другой — со свистом уносились сверкающие автомобили, в которые садились более счастливые дети. Я уже собралась рвануть к автобусам, когда блестящая черная «джетта» остановилась прямо на пожарном проезде и коротко просигналила.
Я не среагировала бы на этот сигнал, но Митци и ее банда опередили меня в нашем противостоянии. Я увидела, как Митци устремилась ко мне, с прыгающими в воздухе белесыми косичками, и непроизвольно вздохнула. Дверца со стороны водителя открылась, и из машины вышел Джонни. Я замерла на месте, крепко сжав учебники по тригонометрии и истории; ремень сумки врезался в плечо. Блин!
В лучах солнца его волосы местами приобрели красноватый оттенок. Он был в темных очках, стоял, положив руки на крышу салона, и смотрел прямо на меня. Как будто знал, что я окажусь именно здесь.
Несколько девочек остановились как вкопанные и уставились на меня. Митци приближалась, явно с каким-то злым умыслом. Поэтому я направилась к «джетте». Ни одна пылинка не пристала к ее безупречно окрашенной поверхности.
— Привет, — сказал он, когда я оказалась достаточно близко. — Хочешь прокатиться?
— Конечно.
Я подошла к пассажирской дверце и увидела сестру Агнету. В развевающемся черном одеянии, она стремительно спускалась по ступенькам. Парень. На территории школы. О боже!
— Куда-нибудь конкретно? — Он улыбнулся так, словно у него уже имелся план.
— Просто увези меня отсюда.
Дверца в салон оказалась незапертой. Как только я забралась внутрь и «захлопнула ее, сразу почувствовала запах ухоженного автомобиля. Жара и ветер остались снаружи, а здесь непрерывно работал
